Рождественская история, или Записки из полумертвого дома

Почти весь день 9 января я проспал. На секунды выбираясь из сонного провала, я слышал, как Славка руководит решением очередного кроссворда. Но, не вступая в игру, тут же снова засыпал.

Финал

Как так, уже финал? Ведь только что увертюра была! Да, дорогой читатель, все как в жизни. Только успел родиться, жениться, что-то сделать, как уже и гроб стоит. Но гроб у нас уже был. И вопреки Ваньке Флинту я расскажу о другом — о том, как выбираются из полумертвого дома. Это добавляет еще штрих к картинке русского безумия, находя предел в его беспределе.

Утром 10-го я проснулся отдохнувшим, более того, все предыдущие дни казались мне как бы оставшимися в дурном сне. И утро за окном было не пасмурным, а по-январски темным и зимним: шел легкий снежок. И снежинки садились на окна совершенно рождественско-новогодние. На месте Глеба лежал новый больной, приблатненный мужик с двумя передними золотыми зубами. Славка, голый по пояс, стоял перед умывальником и брился, намылив щеку просто мылом. Свежевыбритый Юрка сидел на кровати и читал более или менее свежую газету, видимо, принесенную вчера его женой. Дедок Фаддей Карпов тоже сидел у тумбочки, поставив свои банки рядом на койку, и что-то прилежно заносил в школьную тетрадку шариковой ручкой. Только Паша выглядел еще более исхудавшим, толщина его совсем пропала, а глаза были воспалены. Он все так же лежал — руки под голову — и глядел в потолок. Похоже, температура все держалась, и он отчаивался.

— К тебе жена вчера с дочкой приходили, — оторвался от газеты Юрка. — Но будить тебя не стали. Просила передать, чтоб не беспокоился, что она непременно до десяти сюда придет. Вон еду оставили на тумбочке.

А я почему-то и не беспокоился. Вот есть хотел — это да.

Выпив полбанки овсянки, я почувствовал прилив сил. И ушло всякое чувство страха. Поглядел на часы: без четверти девять. Что-то произойдет сегодня, но не сладить им со мной! Я встал и отправился в туалет. Шел я, уже не держась за спинки кроватей, довольно твердо.

— Ишь ты, пошел, да ловко так! А то все ковылял, — обернулся ко мне Славка. — Тебе не на операцию, а на выписку надо.

— Так и будет! — ответил я нахально, тем не менее поплевав трижды через плечо, чтобы не сглазить.

В коридоре было прохладно: видимо, недавно проветривали. Зато пахло свежей, морозной улицей. Суетились сестры, обходили палаты с уколами. Начало послепраздничной недели. Расхаживали ходячие больные. Ожидали очереди в процедурную (где уколы делали), болтали. В нашу палату топала крепконогая Катя, держа в руках лоток со шприцами.

— Кузьмин? Давай назад скорее. Скоро обход начнется. Анатолий Александрович велел, чтоб я тебя не задерживала, первого обслужила. А тебе сказал к операции готовиться!

— К какой еще операции? — Я почувствовал, как в груди снова просыпается ощущение беспомощности и страха. — Я уже здоров.

— Здоров! Неделю назад помирал, а как про операцию услыхал, сразу здоров! Эх ты, а еще мужик! Не бойся, он сам тебе будет делать.

— Это мы еще посмотрим.

— Смотри не смотри, а в палату возвращайся, не задерживай, меня другие больные ждут! — Каждая жилка в ее теле играла какой-то радостью.

Когда я вернулся в палату, Славка стоял около своей койки, потирая уколотую задницу.

— Больно делаешь, — сказал он Кате.

— Зато в очереди не стоял. А без боли пускай тебе жена делает. Ну, хочешь, грелку принесу? К уколу приложишь. Я сегодня добрая.

— С чего же ты это сегодня такая добрая? Поведай нам, Катя. — Славка снова сел на кровать и принялся закатывать рукава рубашки. — Замуж кто берет?

Она не смогла сдержать улыбки, которая расплылась на лице и сразу сделала его миловидным и привлекательным. Тут я заметил, что коса у нее была сегодня уложена особенно аккуратно. А синие глазки сияли, будто что-то хорошее или уже с ней произошло, или в скором времени ее ожидало.

— Нет, мальчики, пока не замуж. Но прошла конкурс!.. На курсы медсестер в Германию через неделю поеду. Так что с вами последний день. Увольняюсь вчистую. Собираться надо.

Приблатненный, лежавший на койке Глеба, присвистнул удивленно, цыкнул, выпустив сквозь зубы слюну и тут же втянув ее обратно.

— Попутного ветра тебе в корму! — хмыкнул Славка.

— Тить, — сказал дедок. — Молодая такая, а Родину бросает!

— Да ладно тебе, — возразил Юрка. — Рыба ищет где глубже.

— Давай, Кузьмин, подставляй. — Катя подняла вверх уже наполненный шприц, слегка нажала на поршень, и на кончике иглы появилась капля.

— Что за укол? — спросил я хрипло, невольно вспомнив угрозы Шхунаева.

Кажется, только Славка меня понял. Он отрицательно покачал головой.

— Не сумлевайся, — нарочито простонародно сказал он. — Не до тебя ей теперь и не до ихних игр.

Но я-то в своем интеллигентском воображении тут же представил, как Кате при условии снотворного мне укола дали такое быстрое разрешение на увольнение. Да и что ей терять! Через неделю — ищи-свищи!

— Что за укол? — повторил я упрямо.

— Ты что, Кузьмин, с горшка сегодня свалился? Какой всегда, такой и сегодня! Давай не тяни. И так ты последний уже! — Катя аж ножкой притопнула.

Я лег и покорно обнажил ягодицу.