Рождественская карусель

– Скажем так: с маленьким рождественским подарком, который я сделал самому себе.

– Понятно! – рассмеялся Пит. – Мы с тобой всегда любили подарки. Только я еще задолго до Рождества рыскал по дому в поисках сюрприза, а ты предпочитал терпеть и ждать. И еще мне помнится, – продолжал Пит, – что ты уже в детстве был скрытен донельзя. Я хвастался своими подарками всем соседям, а ты предпочитал держать их при себе и для себя.

– Да и теперь оба мы не слишком изменились, – согласился Шон, надеясь, что брат поймет намек.

– Что ж, оставляю тебя в обществе прекрасной незнакомки, – рассмеялся Пит. – Свадьба состоится, как и было обещано, в Новый год. Привезешь с собой свой подарочек?

– Видишь ли, – поторопился ответить Шон, – знакомство с семьей накладывает некоторые обязательства, которых я брать на себя не хочу. – Он говорил искренне. Да, они с Лией провели шесть волшебных дней (точнее, три), но кто сказал, что волшебство будет длиться вечно? Этот срок слишком мал, чтобы давать какие-то обещания. – Она не из тех женщин, которых стоит привозить на семейный праздник, – добавил он уже не вполне искренне, повторяя слова, которые говорил уже много раз о многих других женщинах. Пусть это не правда, зато объяснение удобное, и можно надеяться, что Пит больше не станет приставать к нему с расспросами.

– Типичное высказывание Шона Галлахера! – рассмеялся Пит. – Но, если спросишь мое мнение, старик, кажется, эта девчонка уложила тебя на лопатки. Сужу по голосу и по собственному опыту. Со мной тоже так было: сначала кажется, что это несерьезно, а потом… Ты просто еще сам не осознал, что влюбился по уши.

«Ошибаешься, Пит, – думал Шон несколько минут спустя, повесив трубку. – Я прекрасно знаю, что влюблен. Не понимаю только, что с этим делать. Согласись, трудно признаться самому себе, что испытываешь нечто такое, что всего несколько дней назад полагал выдумкой рифмоплетов».

Он был в разлуке с Лией менее пяти минут, а уже скучал по ней. Скучал по ее улыбке, мелодичному голосу, поцелуям…

Шон уже направился к дверям, когда какая-то мысль заставила его остановиться. Он вернулся к телефону и, полистав справочник, набрал номер.

– Кофе остыл, – холодно заметила Лия.

Шон удивленно нахмурился. Почему она так холодна с ним? Обижается, что он заставил ее ждать?

– Извини, я не мог распрощаться раньше. А потом сделал еще один звонок, для тебя.

– Для меня? – переспросила она, разливая кофе по чашкам. – О чем ты?

– О твоей машине. – Благодарно улыбнувшись, Шон взял у нее из рук чашку. – Позвонил в гараж, попросил их забрать твой автомобиль с дороги, проверить и, если что-то сломалось, починить. Они позвонят, когда все будет готово.

– Очень мило с твоей стороны. Спасибо. – Улыбка ее сверкнула и погасла, словно неоновая вывеска.

– Теперь, когда телефон заработал, можешь позвонить своей маме и сказать, что у тебя все в порядке. И в агентство, если нужно. Когда ты выходишь на работу?

– После Нового года. Я взяла отгул, чтобы подольше побыть с мамой.

Шон нахмурился. Со словами все в порядке, но тон… Лия говорила, словно робот, запрограммированный на определенные реплики – без выражения, без интонаций, придающих словам смысл. Поставив чашку, Шон потянулся к ней.

– Иди ко мне!

Но она не двигалась, глядя на него тяжелым, сумрачным взглядом.

– Что-то случилось?

– Случилось? – с иронией повторила она. – Да, пожалуй. Кое-что. Так, пустяки. – Она вздернула голову; голос зазвучал резко. Но Шон чувствовал, что ее уверенность напускная. В душе идет какая-то внутренняя борьба. – Уже жалеешь о том, что в руки тебе свалился «маленький рождественский подарочек»?

Так вот в чем дело!

– Ты не должна была этого слушать!

Только теперь, услышав собственные слова из ее уст, Шон понял, каким страшным оскорблением прозвучали они для гордой и ранимой девушки.

– Еще бы! – Лия вздернула подбородок, аметистовые глаза сверкнули золотистыми искрами. – Я же для тебя никто! Сувенир в честь праздника.

Эти ужасные слова, словно кислотой, обожгли ему сердце. Шон понял: чтобы защитить себя, он должен вступить на путь, по которому еще не готов идти, по которому, может быть, не сможет пойти никогда. Поэтому он выбрал иной путь – самый простой, испытанный и губительный. Гнев. Скрыть свое смятение под маской ярости.

Отвернувшись, Шон подошел к окну, за которым плакало дождем сумрачное небо.

– Так ты подслушивала у дверей! Тебе что, неизвестна старая пословица: «Не подслушивай – ничего хорошего о себе все равно не услышишь»?

– Я не подслушивала!

– Да неужто? Сколько мне помнится, я послал тебя сварить кофе!

– А я, сколько мне помнится, тебе не рабыня! Я могу спать с тобой, но это не дает тебе никаких прав ни на тело мое, ни на душу!

– А я могу спать с тобой, но это не дает тебе права лезть в мою личную жизнь! Какое тебе дело, о чем я разговариваю с братом? Тебя это не касается.

– Разумеется! Какое тебе дело до того, что чувствует игрушка, с которой ты уже наигрался и жаждешь от нее избавиться?

– Лия, нет!