Читаем Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель) полностью

Нѣтъ, конечно, этого не можетъ быть, онъ и теперь не вѣритъ, хотя взглядъ его пронизывалъ привидѣніе насквозь, хотя онъ видѣлъ его прямо передъ собою, хотя онъ чувствовалъ леденящій взглядъ его глазъ, хотя онъ видѣлъ даже ткань куска полотна, обвязаннаго вокругъ головы и проходившаго подъ подбородкомъ, котораго при жизни Марли, онъ никогда на немъ не замѣчалъ. Тѣмъ не менѣе все существо его отказывалось вѣрить, все въ немъ возставало противъ этого.

— Что все это значитъ? — наконецъ спросилъ Скруджъ своимъ обычнымъ невозмутимо-холоднымъ тономъ, — и что вамъ надо отъ меня?

— Очень многаго!

Это былъ голосъ Марли, сомнѣнія тутъ не могло быть.

— Кто ты такой?

— Лучше спроси, кто я былъ, — глухимъ голосомъ отвѣчало привидѣніе.

— Кѣмъ же ты былъ? — спросилъ Скруджъ, возвышая голосъ. — Ты довольно странный…. духъ.

— При жизни я былъ твоимъ компаньономъ Джекобомъ Марли.

— Быть можетъ вы…. могли бы присѣсть?… — спросилъ пораженный и не вѣря своимъ ушамъ Скруджъ.

— Могу

— Тогда сядьте….

Скруджъ задалъ этотъ вопросъ, не будучи увѣренъ, способно ли такое прозрачное привидѣніе сѣсть на стулъ и, онъ чувствовалъ, что еслибы вдругъ это оказалось бы невозможнымъ, то вынудило бы его на довольно неудобное объясненіе. Но призракъ такъ спокойно сѣлъ по ту сторону камина, противъ Скруджа, будто весь день только и дѣлалъ, что сидѣлъ тутъ.

— Ты повидимому не вѣришь въ меня? — спросилъ духъ.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ Скруджъ

— Какое же долженъ я привести тебѣ доказательство, чтобъ ты повѣрилъ въ меня?

— Я не знаю.

— Но почему же ты не вѣришь своимъ собственнымъ чувствамъ?

— Потому что такъ немного нужно, чтобы нарушить правильность ихъ отправленій. Достаточно самаго пустячнаго разстройства желудка, чтобъ онѣ уже обманули человѣка. И въ концѣ концовъ ты можешь представлять собою ничто иное, какъ кусочекъ дурно провареннаго мяса, ложечку горчицы, ломтикъ сыру, небольшой остатокъ полу-сырой картофелины… Кто бы ты ни былъ, отъ тебя больше отдаетъ плотью, чѣмъ духомъ.

Скруджъ вообще не обладалъ способностью острить, а въ то время онъ еще менѣе находился въ настроеніи придумывать каламбуры. Но онъ прибѣгнулъ къ этой шуткѣ, какъ къ единственному средству, чтобы измѣнить направленіе своихъ мыслей и превозмочь все сильнѣй охватывавшій его страхъ. Голосъ призрака заставлялъ его содрагаться до мозга костей.

Сидѣть неподвижно въ креслѣ, со взоромъ устремленнымъ на мертвые, стеклянные глаза призрака было для Скруджа, онъ это чувствовалъ, дьявольскимъ испытаніемъ. Дѣйствительно, было что-то ужасное въ этой адской атмосферѣ, которая витала вокругъ привидѣнія. Хотя духъ продолжалъ сидѣть неподвижно, его волосы, края его одежды, кисточки его сапогъ, — все это шевелилось, какъ бы подъ легкимъ дуновеніемъ раскаленнаго, выходящаго изъ камина воздуха.

— Видишь ты эту зубочистку? — спросилъ Скруджъ, не останавливаясь ни передъ чѣмъ, лишь бы стряхнуть съ себя все болѣе охватывавшій его страхъ и стремясь хоть немного отвлечь отъ себя, леденящій, какъ мраморъ, взглядъ призрака.

— Да, — отвѣчалъ духъ.

— Но ты даже не посмотрѣлъ на нее, — продолжалъ Скруджъ.

— Но это не мѣшаетъ мнѣ ее видѣть, — отвѣчалъ призракъ.

— Ну, и вотъ, мнѣ стоитъ ее проглотить, разглагольствовалъ Скруджъ, — и до послѣдняго дня моей жизни меня будутъ преслѣдовать и терзать милліоны злыхъ духовъ, созданныхъ мною же самимъ. Глупости, глупости все это! — прибавилъ онъ. Но при послѣднихъ словахъ мертвецъ такъ застоналъ и такъ страшно потрясъ своими цѣпями, что Скруджъ невольно схватился обѣими руками за кресло, чтобы не упасть отъ испуга. Ужасъ его еще усилился, когда призракъ снялъ повязку, покрывавшую его шею и голову, и нижняя его челюсть отвалилась на грудь. Скруджъ упалъ на колѣни, закрывъ руками лицо.

— О, сжалься надо мной, ужасный духъ! — молилъ онъ. — За что ты пришелъ такъ мучить меня?

— Человѣкъ, всецѣло преданный низкимъ, земнымъ интересамъ, вѣришь ли ты въ меня или нѣтъ? — спросилъ призракъ.

— Вѣрю, — отвѣчалъ Скруджъ, — не могу не вѣрить. Но скажи мнѣ зачѣмъ духи бродятъ по землѣ и приходятъ мучить меня?

— Отъ каждаго человѣка требуется, — отвѣчалъ ему духъ, — чтобъ душа его слилась съ душею его ближнихъ и не отдѣлялась бы отъ нее на всемъ его жизненномъ пути. Человѣкъ не выполнившій своего долга при жизни, вынужденъ исполнить его послѣ своей смерти. Душа его обречена странствовать по всему міру (о, несчастный я) и быть лишь пассивной свидѣтельницей всего происходящаго вокругъ, изъ чего при жизни она могла бы извлечь столько для себя радости и счастья.

Призракъ вновь застоналъ, потрясая цѣпями и ломая въ отчаяніи свои безтѣлесныя руки.

— Ты закованъ въ цѣпи? — спросилъ дрожа Скруджъ. — Скажи мнѣ за что?

— Я ношу цѣпь, которую самъ сковалъ себѣ въ теченіи всей своей жизни. Я самъ создалъ ее звено за звеномъ, аршинъ за аршиномъ. Я самъ, своей свободною волею заковалъ ее на себѣ и по своей волѣ буду носить ее безконечно. Развѣ тебѣ она представляется чѣмъ то чуждымъ?

Скруджа все сильнѣе колотила дрожь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рождественские повести

Похожие книги

Аббатство Даунтон
Аббатство Даунтон

Телевизионный сериал «Аббатство Даунтон» приобрел заслуженную популярность благодаря продуманному сценарию, превосходной игре актеров, историческим костюмам и интерьерам, но главное — тщательно воссозданному духу эпохи начала XX века.Жизнь в Великобритании той эпохи была полна противоречий. Страна с успехом осваивала новые технологии, основанные на паре и электричестве, и в то же самое время большая часть трудоспособного населения работала не на производстве, а прислугой в частных домах. Женщин окружало благоговение, но при этом они были лишены гражданских прав. Бедняки умирали от голода, а аристократия не доживала до пятидесяти из-за слишком обильной и жирной пищи.О том, как эти и многие другие противоречия повседневной жизни англичан отразились в телесериале «Аббатство Даунтон», какие мастера кинематографа его создавали, какие актеры исполнили в нем главные роли, рассказывается в новой книге «Аббатство Даунтон. История гордости и предубеждений».

Елена Владимировна Первушина , Елена Первушина

Проза / Историческая проза