Рождественские истории

— Ба! Да что такое дом? — вскричал Тэклтон. — Четыре стены и потолок! И что ты не прибьешь этого сверчка, я бы давно пришиб. Я их всегда бью, ненавижу, как скрипят. В моем доме тоже есть четыре стены и потолок. Так что не выдумывайте, приходите.

— Убиваете сверчков? — переспросил Джон.

Тэклтон смачно повозил каблуком по полу.

— Давлю, да. Так вы придете? Здесь столько же твоего интереса, как и моего: пусть женщины убедят друг друга, что они счастливы и довольны, что лучше и быть не может. Ну, как у них водится. Что` одна женщина ни заявит хорошего, вторая нипочем не возразит. Это их соперничество, сэр. Так что если ваша жена скажет моей: «Я счастливейшая женщина в мире, и мой муж лучший в мире, и я его обожаю», — то моя заявит вашей ровно то же самое, — а там, глядишь, и сама наполовину в это поверит.

— То есть сейчас она вас не?.. — спросил возчик.

Тэклтон издал короткий резкий смешок.

— Не… не что?

Поначалу возчик собирался ответить «не обожает». Однако, наткнувшись на прищуренный взгляд, который сверкнул на него из-под поднятого воротника накидки, подумал, что с таким же успехом можно обожать посылку, и ответил иначе:

— То есть сейчас она не верит?

Тэклтон ухмыльнулся:

— Ах, хитрец! Шутник!

Однако возчик, слишком тугодум, чтобы понять все подразумеваемые смыслы, посмотрел на собеседника так серьезно, что тому пришлось все-таки дать некоторые пояснения.

— Мне пришла в голову блажь. — Тэклтон растопырил пальцы левой руки и покачал указательным, словно показывая: «Вот он я, Тэклтон, мудрец и умница». — Мне пришла в голову блажь, сэр, жениться на юной девушке, получить милую молодую жену. — Тут он слегка стукнул по мизинцу, обозначая невесту; стукнул не бережно, а резко, с полным ощущением власти и превосходства. — Я способен потворствовать своей блажи, и я это делаю. Это мой каприз. Однако — посмотрите. Вот!

Он указал туда, где у очага задумчиво сидела Кроха; она оперлась на руки подбородком и взирала на яркое пламя. Возчик посмотрел на нее, затем на негоцианта, потом снова на нее и снова — на собеседника.

— Почтительна и послушна, не отнять, — заметил Тэклтон. — Я не сентиментален, мне хватит и этого. А ты считаешь, во всем этом есть что-то большее?

— Я считаю, что следует выкинуть из окна любого, кто заявит, что нет.

Собеседник с неожиданной готовностью согласился.

— Именно. Точно так. Ты — без сомнения выкинешь, я в этом уверен. Доброй ночи, приятных снов!

Возчику отчего-то стало не по себе. Он озадаченно спросил себя, что это с ним такое. Видимо, на лице его что-то отразилось.

— Доброй ночи, дорогой друг, — сочувственно произнес Тэклтон. — Мне пора. Мы очень схожи на самом деле, я смотрю. Так вы не навестите нас завтра вечером? Пусть так! Вы ведь отправляетесь с визитами, я знаю. Там и увидимся. Я и жену будущую приведу. Ей пойдет на пользу. Благодарю.

Жена возчика вдруг громко вскрикнула; от ее громкого, пронзительного вопля в комнате зазвенело, словно ударили по стеклу. Вскочив со стула, Кроха застыла, будто бы охваченная ужасом и изумлением. Незнакомец, который прежде переместился ближе к горячему огню, стоял сейчас рядом с ее стулом. Он словно и не заметил крика.

— Кроха! — закричал возчик. — Мэри! Дорогая! Что с тобой?

В один миг он оказался рядом. Калеб, который дремал над коробкой с тортом, не сразу пришел в себя и в помрачении ухватил мисс Слоубой за волосы, но немедленно извинился.

Возчик подхватил ее на руки.

— Мэри, что с тобой? Заболела? Ну не молчи же, дорогая!

Она ничего не ответила, только всплеснула руками и закатилась в приступе дикого хохота. Потом, выскользнув из его объятий, спрятала лицо в переднике и горько заплакала. Потом снова захохотала, и снова заплакала, потом пожаловалась на озноб — и жаловалась на холод, пока муж вел ее к огню, где она уселась, как и прежде. Старик не произнес ни слова и не сдвинулся с места.

— Мне лучше, Джон, — сказала она. — Мне уже хорошо. Все в порядке. Я…

Однако Кроха произнесла это, отчего-то стоя спиной к мужу, а лицом к незнакомому старику, словно бы и обращалась к нему. Где странствовал ее разум?

— Джон, дорогой, это просто минутный обморок. Что-то вспыхнуло перед глазами. Прошло, уже все прошло.

Тэклтон выразительно оглядел комнату.

— Ну, я рад, что прошло. Очень интересно, откуда оно взялось и куда делось. Хм! Калеб, пойдем! И что это за седое чучело?

— Не знаю, сэр, — шепотом ответил Калеб. — Никогда не видел его прежде, ни разу. Отличный образец щелкунчика, совершенно новая модель. Если челюсть будет распахиваться до самого камзола, то просто замечательно.

— Недостаточно уродлив, — заметил Тэклтон.

— Или, например, для спичечника, — в глубокой сосредоточенности продолжал Калеб. — Ах, какая модель! Чтобы положить внутрь спички, потребно открутить ему голову; а чтобы зажечь, надо чиркнуть спичкой о ноги. Ах, какая коробка для спичек выйдет, как хороша для камина в доме у джентльмена!

Тэклтон повторил:

— И вполовину не так уродлив, как надо. Нечего на него таращиться! Пошли! Забирай коробку. Надеюсь, все хорошо?