Рождественские истории

Грейс — сестра? — повернула к нему прекрасное в своей умиротворенности лицо; однако Марион стояла недвижно.

Дилижанс притормозил у ворот, началась суматоха с багажом. Вот колеса снова заскрипели; Марион так и не пошевелилась.

— Он машет тебе шляпой, дорогая, — сказала Грейс. — Твой избранник, твой будущий муж, посмотри же!

Младшая сестра подняла голову и бросила краткий взгляд. А затем, впервые открыто посмотрев прямо в эти спокойные глаза, с рыданиями упала сестре на плечо.

— Ох, Грейс. Да благословит тебя Бог! Но я этого не вынесу, Грейс! Это рвет мне сердце!

Глава вторая

В расположении старого театра военных действий Снитчи и Креггс держали небольшую неприметную контору, и там тоже переживали множество маленьких неприметных для постороннего взгляда битв, в которых сходились противоборствующие стороны. Хотя едва ли можно назвать эти стычки битвами — поскольку развивались они крайне неспешно, черепашьим шагом: там партнеры шли в бой вместе с истцом, тут отбивались от наскоков вместе с ответчиком, здесь обороняли твердыни недвижимого имущества; порой они призывали на помощь тяжелую артиллерию Канцлерского суда или «Правительственного вестника», порой ввязывались в беглую перестрелку с незаконным отрядом мелких должников, — смотря какой выпадал случай и кто оказывался во вражеском стане. И все это в густом тумане, плотно напущенном со всех сторон.

Контора господ Снитчи и Креггса располагалась в удобном месте по соседству с рынком: две некрутые ступеньки вниз, открытая дверь; так что порой сюда вваливался очередной жаждущий справедливости обозленный фермер. Их особый зал для совещаний и приемная прежде были задней комнатой наверху, с низким темным потолком, который, казалось, мрачно хмурился при рассмотрении запутанных вопросов права. В помещении стояли кресла под кожу — с высокими спинками, бесстыдно выпученными из-под обивки гвоздями; некоторые торчали наружу или просто выпали, под воздействием блуждающих пальцев сбитых с толку клиентов.

На стене висела картина в раме: портрет великого судьи, — и каждый завиток его наводящего ужас парика заставлял волосы клиентов вставать дыбом. Кипами бумаг были забиты пыльные шкафы, полки, столы; вдоль стен располагались запертые негорючие коробки, на каждой написано имя клиента; эти надписи притягивали взгляды посетителей — и не отпускали, — словно под действием злого заклинания. Взгляд метался, то читая эти имена слева направо, то наоборот, а то и вовсе составляя из них анаграммы. Испуганные клиенты сидели, внимая господам Снитчи и Креггсу, — и не понимая ни слова из сказанного.

Господа Снитчи и Креггс были двумя законными половинами и партнерами в профессиональных действиях. Друзей вернее не существовало в мире; они полностью доверяли друг другу. В частной жизни у каждого тоже имелась своя законная половина; при этом миссис Снитчи отчего-то — вот странность-то! — крайне подозрительно относилась к мистеру Креггсу, а его супруга, в свою очередь, подозревала во всех смертных грехах мистера Снитчи. «Эти твои Снитчи», — порой говаривала супругу миссис Креггс, используя множественное число, словно упоминая пару предосудительного вида кальсон или других подобного рода предметов, не имеющих единственного числа. «Не пойму, что ты и твои Снитчи хотите от меня. Ты слишком доверяешь этим твоим Снитчи. Дай-то бог, чтобы я ошибалась». В свою очередь, миссис Снитчи, говоря мистеру Снитчи о компаньоне, использовала следующие постулаты: «Если когда мой супруг и поддавался чужому влиянию, то это было дурное влияние мистера Креггса… Если когда я и видела фальшь в глазах смертного, то это были глаза Креггса». Невзирая на все сказанное, обе пары прекрасно ладили; миссис Снитчи и миссис Креггс образовали альянс против конторы, которую они считали страшным местом, едва ли не запретной комнатой Синей Бороды, и вообще врагом, средоточием опасных — ибо тайных — козней и интриг.

Однако именно в конторе господа Снитчи и Креггс добывали мед для своих ульев. Здесь порой засиживались уютными вечерами, глядя сквозь окна совещательной комнаты на старинное поле боя и благодушно рассуждая (обычно это случалось во время судебных сессий, когда большая занятость приводила их в сентиментальное настроение), как глупы люди, которые вечно враждуют, вместо того чтобы спокойно решать свои споры посредством стряпчих. Время незаметно летело над этими стенами: шли дни, месяцы, даже годы; и календарем служило все уменьшающееся количество гвоздиков в обивке кресел и все возрастающее количество бумаг на столах. Три года, прошедшие с достопамятного завтрака в саду, иссушили одного партнера и раздули другого.