Рождественские повести

- Я, например, не согласен с Кьютом, - продолжал сэр Джозеф, помахивая письмом. - Я не согласен с партией Файлера. Я не согласен ни с какой вообще партией. Моему другу бедняку нет дела до всех этих господ, и всем этим господам нет дела до моего друга бедняка. Мой друг бедняк, в моем округе, это мое дело. Никто, ни в одиночку, ни совместно, не вправе становиться между моим другом и мной. Вот как я на это смотрю. По отношению к бедняку я беру на себя... э-э... отеческую заботу. Я ему говорю: "Милейший, я буду обходиться с тобой по-отечески".

Тоби слушал очень внимательно, и понемногу на душе у него становилось легче.

- Тебе, милейший, - продолжал сэр Джозеф, задержавшись рассеянным взглядом на Тоби, - тебе нужно иметь дело только со мной. Не трудись думать о чем бы то ни было. Я сам буду за тебя думать. Я знаю, что для тебя хорошо; я твой родитель до гроба. Такова воля всемогущего провидения. Твое же назначение в жизни - не в том, чтобы пьянствовать, обжираться и все свои радости по-скотски сводить к еде, - Тоби со стыдом вспомнил рубцы, - а в том, чтобы чувствовать, как благороден труд. Бодро выходи с утра на свежий воздух и... э-э... и оставайся там. Проявляй усердие и умеренность, будь почтителен, умей во всем себе отказывать, расти детей на медные гроши, плати за квартиру в срок и ни минутой позже, будь точен в денежных: делах (бери пример с меня; перед мистером Фишем, моим доверенным секретарем, всегда стоит шкатулка с деньгами) - и можешь рассчитывать на то, что я буду тебе Другом и Отцом.

- Хороши же у вас детки, сэр Джозеф! - сказала леди и вся передернулась. - Сплошь ревматизм, лихорадка, кривые ноги, кашель, вообще всякие гадости!

- И тем не менее, миледи, - торжественно отвечал сэр Джозеф, - я для бедного человека Друг и Отец. Тем не менее я всегда готов его подбодрить. В конце каждого квартала он будет иметь доступ к мистеру Фишу. В день Нового года я и мои друзья всегда будем пить за его здоровье. Раз в год я и мои друзья будем обращаться к нему с прочувствованной речью. Один раз в своей жизни он, возможно, даже получит - публично, в присутствии господ небольшое вспомоществование. А когда все эти средства, а также мысль о благородстве труда перестанут ему помогать и он навеки успокоится в могиле, тогда, миледи, - тут сэр Джозеф громко высморкался, - тогда я буду... на тех же условиях... Другом и Отцом... для его детей.

Тоби был глубоко растроган.

- Благодарная у вас семейка, сэр Джозеф, нечего сказать! - воскликнула его супруга.

- Миледи, - произнес сэр Джозеф прямо-таки величественно, - всем известно, что неблагодарность - порок, присущий этому классу. Ничего другого я и не жду.

"Вот-вот. Родимся дурными! - подумал Тоби. - Ничем нас не проймешь".

- Я делаю все, что в человеческих силах, - продолжал сэр Джозеф. - Я выполняю свой долг как Друг и Отец бедняков; и я пытаюсь образовать их ум, по всякому случаю внушая им единственное правило нравственности, какое нужно этому классу, а именно - чтобы они целиком полагались на меня. Не их дело заниматься... э-э... самими собой. Пусть даже они, по наущению злых и коварных людей, выказывают нетерпение и недовольство и повинны в непокорном поведении и черной неблагодарности, - а так оно несомненно и есть, - все равно я их Друг и Отец. Это определено свыше. Это в природе вещей.

Высказав столь похвальные чувства, он распечатал письмо олдермена и стал его читать.

- Как учтиво и как внимательно! - воскликнул сэр Джозеф. - Миледи, олдермен настолько любезен, что напоминает мне о выпавшей ему "великой чести" - он, право же, слишком добр! - познакомиться со мною у нашего общего друга, банкира Дидлса; а также осведомляется, угодно ли мне, чтобы он упразднил Уилла Ферна.

- Ах, очень угодно! - сказала леди Баули. - Он хуже их всех! Надеюсь, он кого-нибудь ограбил?

- Н-нет, - отвечал сэр Джозеф, справляясь с письмом. - Не совсем. Почти. Но не совсем. Он, сколько я понимаю, явился в Лондон искать работы (искал где лучше, как он изволил выразиться) и, будучи найден спящим ночью в сарае, был взят под стражу, а наутро приведен к олдермену. Олдермен говорит (и очень правильно), что намерен упразднить такие вещи; и что, если мне угодно, он будет счастлив начать с Уилла Ферна.

- Да, конечно, пусть это будет назиданием для других, - сказала леди. Прошлой зимой, когда я ввела у нас в деревне вышивание по трафареткам, считая это превосходным занятием для мужчин и мальчиков в вечернее время, и велела положить на музыку, по новой системе стихи.

Будем довольны своим положением.

Будем на сквайра взирать с уважением,

Будем трудиться с любовью и рвением

И не предаваться греху объедения,

чтобы они могли петь, пока работают, - этот Ферн, - как сейчас его вижу притронулся к своей, с позволения сказать, шляпе и заявил: "Не взыщите, миледи, но разве можно меня равнять с девицей?" Я этого, конечно, ожидала; чего, кроме дерзости и неблагодарности, можно ожидать от этих людей? Но не в том дело. Сэр Джозеф! Накажите его в назидание другим!

- Кха! - кашлянул сэр Джозеф. - Мистер Фиш, будьте добры, займитесь...