Рождественские рассказы

— Однако, — заговорил Серж, — я все-таки не теряю надежды... Со мной бывало и даже очень часто... Полное отчаяние, полная безвыходность и вдруг... «Карл и Фриц», ведите меня в отдельный кабинет!

С трудом убрали приятелей из общей залы и водворили в не особенно уютной комнате, с круглым столом посредине и подозрительной мягкой мебелью по стенам. В «кабинете» было сыро, пахло кошками и еще чем-то неопределенным. Барон приказал затопить камин и подать сюда коньяк и кофе. А время все шло и шло.

— Однако, — говорил барон, спустя уже довольно времени молчаливого проглатывания крохотных рюмочек, — как жаль, что люди с верой в Бога утратили и способы продавания своей души черту. Очень жаль! Я бы, например, охотно вступил бы в такое соглашение с самим господином Вельзевулом.

— Говорят, надо надрезать легонько, ну, хотя палец, обмакнуть в кровь перо...

— Воронье! — добавил Серж.

— Разве так? Ну, все равно! И написать...

— Что написать?

— Как что? Конечно: от сего вышеписанного числа, сроком такого-то, повинен я уплатить сумму... Ну, там по уговору...

— Да не сумму, а душу! — поправил рассказчика барон.

— Д-а-а-а! Конечно, душу! Ну, да все равно... Да, хорошее было доброе, старое время...

— Да и черти тогда глупее были, — добавил барон Допель-Плюнель. — Можно было и их немножко надувать... Они были тогда очень наивны... Возьмем, например, господин Фауст, от господина Гете... Он умел и капитал приобрести, и невинность соблюсти... Молодец!..

— Сатана! Сам сатана! Приходи и получай! — завопил не своим голосом Жорж, слюняво рассмеялся и энергичным жестом опрокинул со стола бутылку.

— Человек, порцию дьявола! — подхватил Серж...

Дверь тихонько отворилась, и вошли оба кельнера, Карл и Фриц, по счастливой случайности совпавшие своими именами с фирмой ресторана.

Карл нес большую серебряную кастрюлю, спиртовую горелку, решетку и большую суповую ложку для размешивания.

Фриц принес корзину с бутылками, вазу с фруктами и головку сахара.

Кельнеры молча поставили все принесенное на боковой столик и, почтительно извинившись за причиненное беспокойство, исчезли за дверью. Через минуту они оба вернулись снова и принялись менять столовое белье, изрядно уже залитое нашими приятелями.

Те переглянулись в полном недоумении.

— Кто приказал? — приподняв брови, спросил барон.

— На две бутылки кирша, обязательно одну бутылку мараскина! — облизнулся Жорж, успев уж опытным оком оценить содержание корзинки.

— Ого! — проговорил Серж, усиленно протирая глаза.

— Тут господин один сейчас заезжали, спросили господина барона и кто с ними — я сказал, что, мол, в отдельном кабинете. Так они сказали — хорошо! Заказали жженку на четверых и за устрицами послать к Смурову — мы ведь не держим, а сами через полчаса заедут. Просили обождать. Потому не время им, приедут ровно в двенадцать, а теперь только полчаса двенадцатого... Очень просили обождать и кланяться барону!

— Ах! Да, да, да! — спохватился находчивый барон. — Я ведь ждал... Я ему сам назначил... да, да, да!.. Это я вам, господа, готовил маленький сюрприз!

Серж удивился, что так поздно, и попытался было проверить по своим часам, но вспомнил, что они «в починке». Жорж по той же причине поверил кельнеру на слово.

— Ну, теперь, пускай высокие особы играют вист без меня! — махнул рукой барон.

— Удивительно! — протянули дуэтом Серж и Жорж.

— Во всяком случае, так как времени немного осталось, мы будем приступать к грандиозному приготовлению, — говорил барон. — Я очень люблю это занятие и хорошо всегда, даже превосходно, поступаю... Когда я был еще буршем в Дорпате, я всегда... Фриц, ставьте вазу на стол и откупоривайте бутылки...

Установили все, как следует;  возились долго, ибо и у барона, и у его приятелей руки дрожали, должно быть, от волнения, ноги тоже слушались плохо, а в глазах заходили радужные круги... Фриц и Карл предпочли лучше на время удалиться, барон слишком уже начал жестикулировать…

— Так он сказал, что будет ровно в двенадцать... Мы его будем встречать с помпой! — предложил, помолодевший душой, старый бурш из Дорпата...

Но «он» уже был между ними — и когда барон, махая платком и разнося вдребезги предохранительные стеклышки, погасил свечи, предоставив красному свету догорающего камина меланхолически бороться с голубоватым светом горящего кирша — все трое заметили ясно этого четвертого.

«Он» сидел в глубоком кресле, заложив нога на ногу, скрестив на груди тонкие руки, и смотрел на приятелей, хотя с несколько насмешливой, но чрезвычайно неприятной, болезненно искривленной улыбкой.

Заметили его присутствие как-то все разом и все разом притихли, сохранив свои позы, как кто был.

— Parbleu! — первым прервал молчание незнакомец.

Он поднялся с кресла и бесцеремонно сбросил с плеч черный сюртук безукоризненно модного покроя, пригласив остальных жестом последовать его примеру.

Серж так растерялся, что принялся снимать прежде панталоны, но его вовремя поправил Жорж.