Рождественские рассказы

— Лежит на боку, руки скручены веревкой вроде как бы вожжей, или на манер такой, что дрова носят... Голос подает не особенно явственно, как бы мычанию подобный...

— Не иначе, как через окно... Они, значит, с чердака спустились и вырезали окошко... Иначе невозможно, потому дверь на черную лестницу извольте видеть... А ушли они так через паратную... Уж это верно! — разъяснял дворник, уже заглянувший и в другие комнаты...

— Правая нога под себя подогнута, левая... — продолжал описывать положение околоточный... — А как же это они на чердак попали? — прервал он размышления дворника, строго взглянув в его сторону.

— А это невозможно даже измыслить, должно полагать, с крыши соседнего дома: это случается...

— Да развяжите его вы скореича, несчастного! — завопила кухарка из соседней квартиры... — Видите, человек, может, кончается, а вы тут...

— И то развяжи!.. Милостивый государь, эй, господин! Милостивый государь... Можете вы отвечать?.. Можете говорить, что ли?..

Димант окончательно пришел в себя; развязанный, попытался было вскочить на свои отекшие ноги, но не мог.

Он дико озирался вокруг и вдруг, рванувшись, пополз к выходной двери и закричал, завыл, как волк:

— Караул!

В толпе на площадке захохотали...

И началось дело об ограблении ювелирного мастера Боруха Диманта, которое, наконец, выяснило, что вышеозначенный Димант был действительно ограблен посторонними лицами, как ему лично, так и предержащим властям неизвестными.

С ТЕАТРА ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ (Письмо на родину)

Блудсфонтен, 33 декабря.

Я думаю, дорогая Клара, что ты получила мое письмо от 20 июля... Конечно, я виноват за такой продолжительный перерыв в нашей беседе, но ты не будешь на меня сердиться и разгладишь свои чудные, сдвинутые бровки, когда узнаешь, как много пришлось пережить мне тяжелого и неприятного за это время.

Ты помнишь хорошо, как мы провели наше детство, какой кроткой любовью и заботливостью обставлены мы были в нашем родительском доме, мы, так сказать, выросли в атмосфере любви и нежности, мы были избалованы и морально, да и материально тоже — нас воспитывали в высоких рыцарских, истинно джентльменских правилах — и мы приобрели ясный и точный взгляд на все, что составляет основы истинного благородства и чести...

Когда я, повинуясь долгу благородного британца, отправлялся на войну, я думал, я имел право думать, что буду иметь дело с врагом храбрым, великодушным, равным с нами по благородству души, по знанию военного искусства — и как горько пришлось нам разочароваться в своих надеждах.

Мы встретились с бурами.

Уже самое слово бур означает — мужик, то есть, нечто грубое, ничего общего не имеющее с джентльменством; это сброд диких и невежественных дикарей, не имеющих понятия, что такое настоящая европейская война, со всеми ее рыцарскими правилами и тонкостями.

Они вообразили, что война — это просто бойня, грубое расстреливание врага из-за закрытия, трусливое бегство, когда мы хотели бы их настичь, полное исчезновение, на более или менее продолжительное время, а потом внезапное появление там, где их никто не ожидал вовсе... Поприбавь ко всему этому, что эти буры просто воры и грабители: они нападают на наши транспорты, портят дороги, угоняют у нас скот и лошадей... Ведь ты понимаешь, как все это нам самим надо, а они забирают без всякой церемонии... Вчера, например, отряд этих жалких воришек отнял у нас фуры с палатками и теплыми пальто — это при непрерывном ливне и довольно холодных ночах... Да вот я тебе все это расскажу по порядку.

Еще десятого августа, наш лихой батальон, с полковником Кольнепером во главе, выступил в поход, с целью исследовать всю местность к северо-востоку от нашего главного лагеря. Первый день похода прошел довольно благополучно, мы, пройдя миль двадцать, не встретили даже признака неприятеля. Мы дорогой, конечно, заглядывали в попутные фермы, где находили только женщин и черную прислугу... Они говорили, что им самим есть нечего, но мы им не верили, конечно, подвергали обыску и кое-что иногда находили съестного. Лейтенант Брэкен нашел даже недурные золотые часы с цепочкой. Тронулись далее. Заметь, что на все наши расспросы нас уверяли, что неприятеля давно уже нет поблизости... Какое вероломство, какое гнусное предательство!

Около половины второго следующего дня мы шли спокойно, ничего не подозревая, как вдруг раздались выстрелы. Прежде чем мы могли опомниться и сообразить, в чем дело, как уже несколько наших упали, и первым упал, не крикнув даже, лейтенант Брэкен... Но что за молодец наш командир! С поразительной находчивостью, моментально сообразив и взвесив наше положение, он выхватил шпагу, повязал на клинок свой белый платок и высоко поднял над головой. Вражеские выстрелы разом стихли, и наш отряд принял совершенно безопасное положение...