Рождественский кинжал

– Сейчас, когда вы услышали ее, дядя, вы поможете Виллогби, поможете же?

– Если ты надеешься, что я дам тебе денег, чтобы ты промотала их на эту непристойную галиматью, нет, я не дам! – ответил он, однако недостаточно громко, чтобы быть услышанным автором.

Паула смотрела на старика, будто не понимая значения его слов.

– Разве вы не видите... Разве вы не видите, что эта роль создана для меня? – спросила она с придыханием.

– Ну, это уже слишком! – взорвался Натаниель. – Куда катится этот мир, если девушка твоего воспитания стоит здесь и говорит мне, что роль шлюхи создана для нее?!

– Это старомодная чушь! – презрительно произнесла Паула. – Мы говорим об искусстве!

– Да, конечно, – бушевал Натаниель. – Это твое представление об искусстве, так ведь? Ну что ж, должен сказать, у меня оно другое!

К несчастью для всех присутствующих, он этим не ограничился. У Натаниеля нашлось что сказать обо всем начиная с упадка современной драмы и инфантильности современных драматургов и заканчивая глупостью всех женщин в целом и его племянницы в частности. В качестве заключительного аккорда он заявил, что матери Паулы следовало бы сидеть дома и смотреть за дочерью, а не выскакивать замуж за каждого встречного.

Все, кто имел честь слышать Натаниеля, почувствовали, как было бы хорошо убрать куда-нибудь Ройдона. Матильда благородно выступила вперед и, взяв драматурга под руку, проникновенно сказала, что хотела бы обсудить с ним сцену в третьем акте. Ройдон, на которого Матильда произвела впечатление, позволил увести себя из комнаты. В этот момент Джозеф присоединился к ошарашенному выступлением Натаниеля обществу и с неуместной игривостью хлопнул брата по спине.

– Ну, ну, Нат, мы с тобой – люди бывалые. Грубая, местами жестокая шутка. Но не без достоинств, я думаю. А ты что скажешь?

Натаниель в мгновение ока превратился в калеку и простонал:

– О, проклятый ревматизм! Черт тебя подери, Джозеф! – И заковылял к стулу, приложив одну руку к пояснице. Его мужественная фигура согнулась от непереносимого страдания.

– Глупости! – постановила Паула с совсем необязательной резкостью. – Минуту назад вы и не вспоминали о своем ревматизме! Вы жалкий обманщик, дядя Нат!

Натаниель с удовольствием выслушивал оскорбления в свой адрес, но недооценивать его любимый недуг никому не дозволялось. Старик гневно заявил, что Паула еще пожалеет о сказанном.

Мод, сворачивая вязание, разумно посоветовала принимать антифлогистин, если Натаниелю по-настоящему плохо.

– Конечно, плохо! – огрызнулся Натаниель. – И не думайте, что я позволю насмехаться надо мной! Я никогда этого не позволю! Если бы кто-нибудь хоть немного заботился... Впрочем, я хочу слишком многого! Мало того что в доме толчется куча народу, меня еще заставляют слушать мерзкую бёлиберду, которая должна была заставить покраснеть любую приличную женщину!

– Меня тошнит от ваших разговоров о приличных женщинах, – вспыхнула Паула. – Если вы не можете оценить гения, тем хуже для вас! Вы просто не хотите запускать руку в карман, потому и закатываете сцену! Старый лицемер, я всей душой презираю вас!

– Да, ты была бы рада, если бы я лежал в земле! Я знаю! – в тон ей вопил Натаниель, испытывая огромное удовольствие от этой освежающей перепалки. – Я вижу тебя насквозь! Все вы, бабы, одинаковые. Деньги – только это вам и нужно! Ну, моих ты не получишь, чтобы ты потратила их на этого молокососа! Это мое окончательное решение!

– Хорошо. – Паула трагически заломила руки. – Держитесь за свои деньги! Но когда вы умрете, каждое пенни, которое вы мне оставите, я потрачу на пьесы из жизни проституток. И буду играть главные роли. Надеюсь, вы об этом узнаете и пожалеете, что вы были таким чудовищем по отношению ко мне, когда вы были живы!

Натаниель был так доволен этой яростной тирадой, что забыл о своей хворобе. Он гордо выпрямился на стуле и загремел, что, будь он проклят, если после всего этого не сделает некоторых изменений в завещании.

– Пожалуйста, – надменно произнесла Паула. – Мне не нужны ваши деньги.

– А, новая песня! – Глаза Натаниеля победно блеснули. – А я-то думал, именно они тебе и нужны. Две тысячи фунтов, ты готова убрать меня из-за них!

– Что для вас значат две тысячи? – вскричала Паула со слабой логикой, но прекрасным драматическим переходом. – Вы этого даже не почувствуете. Из-за своих буржуазных вкусов вы отказываете мне в том единственном, о чем я мечтаю! Более того! Вы отказываете мне в возможности использовать свой шанс в жизни!

– Последняя фраза не вписывается в образ, – оценил Стивен.

– Заткнись, – обернулась к нему Паула. – Ты сделал все возможное, чтобы провалить пьесу Виллогби! Наверное, это твоя нежная забота обо мне заставляет тебя дрожать при мысли о том, что я появлюсь на сцене в роли проститутки!

– Благослови тебя бог, меня не волнует, какие ты роли играешь! – ответил Стивен. – Я только прошу, чтобы ты не изображала леди Макбет. Меня выворачивает от такого накала страстей в доме.

– Если бы в тебе оставалась хоть капля порядочности, ты был бы на моей стороне.