Рождественский кинжал

– О! Да, да, знаю! Значит, вы не обнаружили того, кто им воспользовался?!

– Сожалею, но пока нет.

– Сожалеете? О! Да, вы и должны. Конечно! Но мне становится жутко, когда я представляю, что эту страшную вещь можно приписать кому-нибудь из тех, кого ты знаешь! Возможно, одному из гостей!

– Все это хорошо, сэр, но вы же хотите знать, кто убил вашего брата? – рассудительно сказал Хемингуэй.

Джозеф устало улыбнулся ему.

– Увы, все не так просто, инспектор! Одна моя половина жаждет отдать убийцу брата в руки правосудия, но другая – безнадежно сентиментальная, глупая половина! – замирает от неизбежного разоблачения! Вы уверяете меня, что убийство совершил кто-то в доме. Подумайте, какие это предполагает пугающие варианты! Слуги? Я не могу так думать. Мой племянник? Моя племянница? Страшно даже подумать об этом! Старинный друг? Невинное дитя, только покинувшее школу? Или несчастный молодой драматург, который доблестно борется, «стремясь выполнить собственное предназначение? Как я могу желать, чтобы любой из них оказался убийцей? А, вы думаете, я старый чудак! Я молюсь за то, чтобы вы никогда не проходили через те муки сомнения, которые я сейчас испытываю!

Хемингуэй по достоинству оценил этот прекрасный монолог, но он был достаточно проницателен и понял, что при малейшем поощрении с его стороны Джозеф превратит полицейское расследование в драму, в центре которой будет его собственная, бьющая через край личность. Поэтому Хемингуэй решил придерживаться жесткой линии и прозаично сказал:

– Все это очень благородно с вашей стороны, сэр. Но бесполезно спорить о том, кто это сделал, а кто, по вашему мнению, этого сделать не мог. Все, что я хочу, если вы будете так любезны, это вернуться к тому, что случилось, когда вы с племянником вошли в комнату мистера Хериарда после убийства.

Джозеф вздрогнул и прикрыл глаза рукой.

– Нет, нет, не могу!

– Ну, вы можете попытаться, правда, сэр? – мягко увещевал Хемингуэй, будто утешая ребенка. – В конце концов, это было вчера.

Джозеф отдернул руку.

– Вчера! Неужели это возможно? Кажется, прошла целая жизнь!

– Можете мне поверить, что жизнь продолжается. – Хемингуэй начинал терять терпение. – Итак, когда вы поднялись наверх позвать брата к ужину, вы увидели перед дверью лакея, да?

– Да. Именно он первым заставил меня почувствовать: что-то не так. Он сказал, на его стук не отвечают и дверь заперта. Я помню это так ясно... до боли ясно!

– И что вы тогда сделали?

Джозеф рухнул в кресло и оперся локтем о стол.

– Что я сделал? Я попытался открыть дверь, позвал своего брата. Он не ответил. Я встревожился. Тогда я еще не подозревал ужасной правды! Я подумал, Нат заболел, может быть, потерял сознание. Я позвал Стивена...

– Почему вы позвали именно его, сэр? Джозеф сделал один из своих неопределенных жестов.

– Не знаю. Инстинктивно ищешь поддержки. Кроме того, я знал, моей силы недостаточно, чтобы сломать дверь. Они с Фордом выломали замок, и я увидел моего бедного брата, он лежал на полу. Будто спал!..

– Что произошло потом, сэр?

– Как я могу это описать? – воздел руки Джозеф. – Сердце остановилось! Мир перевернулся. Думаю, я уже тогда почувствовал, что случилось самое худшее. Но все же ухватился за хрупкую нить надежды!

– А как насчет мистера Стивена, сэр? Он тоже за нее ухватился? – На Хемингуэя, казалось, никак не подействовал этот драматический рассказ.

– Должно быть. Помню, он послал Форда за бренди. Но спустя мгновение он осознал страшную правду. Когда я бросился на колени рядом с телом моего брата, мальчик сказал: «Он мертв».

– Он быстро это обнаружил?

– Наверное, ему подсказал инстинкт. Я сначала не мог в это поверить! Я попросил Стивена принести зеркало. Я не мог поверить в это. Но Стивен был прав. Только он думал, с Натом случился удар, и в течение нескольких минут мне тоже было милостиво позволено так думать.

– А потом?

– Дайте мне вспомнить! – взмолился Джозеф, прижимая пальцы к вискам. – Это было как в кошмарном сне. Казалось, да и сейчас кажется нереальным, фантастичным! Форд вернулся с бренди. Стивен забрал графин и отослал лакея позвонить доктору.

– Вот как? – сказал Хемингуэй. – Значит, Форд почти не находился в комнате?

– Нет. Ему там нечего было делать. В то время, когда он был еще в комнате, я сделал свое ужасное открытие. Я рад был услышать, что Стивен отослал его. В этот момент мне было невыносимо присутствие постороннего.

– Что это было за открытие, сэр?

– Я увидел кровь на своей руке! – Голос старого актера задрожал. – Кровь с пиджака моего брата, там, где я до него дотронулся! Тогда и только тогда я увидел дыру в его пиджаке и понял, что Ната убили!

Захваченный его рассказом инспектор непроизвольно пробормотал: «Подло убили» – и закашлялся, чтобы заглушить собственные слова. К счастью, Джозеф, казалось, не услышал его. «Восхищен собственной игрой», – подумал Хемингуэй, с любопытством отмечая, как человек, несомненно переживающий, может драматизировать собственные чувства с таким болезненным наслаждением.