Рождественский квест

Крутояров догнал гауптмана и ещё раз засветил ему ногой в пах, но спросить даст ему фантастиш или нет, не успел. Ему самому стало очень даже фантастиш – сзади хлопнуло по голове чем-то тяжёлым. Дали ему фантастиш как следует. Последнее, что он успел увидеть, это то, как Ванька прыгает солдатиком вниз. За спиной раздалась автоматная очередь, но в кого стреляли, в него или в Ваньку, сообразить уже не мог – в голове стоял колокольный звон. Казалось, что его голова и есть колокол, а то, чем его саданули по макушке, было огромным медным языком.

Потом раздался визгливый собачий лай, и тёмная тень метнулась вперёд. Ещё одна очередь – и короткий всхлипывающий визг. Затем мир схлопнулся полностью.

4

Сознание медленно возвращалось. Сначала Сергею казалось, что он спит после пьянки и пребывает в состоянии жуткого похмелья. Потом сообразил, что давно уже не напивался до чёртиков. И, наконец, понял, что болела не только голова. Ломило всё тело. Ужасно саднил левый бок – определённо, по нему надавали сапогами.

Вспомнил обо всём лишь тогда, когда заскрипела дверь. Обожгло ледяной водой. Сергей открыл глаза. Тускло светила керосиновая лампа, подвешенная к скобе, вбитой в стену. Он лежал на холодном полу. Над ним стоял солдат с пустым ведром. Немецкий солдат. Ну да, фашист, настоящий, не киношный. Конечно же, Царское Село, сорок второй год, рукопись, Беляев. Он всё вспомнил. В общем, увидеть фашиста с пустым ведром – к неприятностям.

То, что на нём не было унтов, тёплой шапки, телогрейки и часов, было вполне предсказуемо. Солдатики обожают трофеи. А ещё они балдеют, когда пинают сапогами своих врагов. Тело ломило так, будто Сергея переехал каток.

– Aufstehen!⁵

Немецкого он не понимал и, кроме как «даст ист фантастиш», «шнель», «шайзен», «Хенде Хох» «Русиш швайн» и «Гитлер капут» ничего не знал. Однако быстро смекнул, чего от него добивается этот пухлый розовощёкий солдатик. Крутояров с трудом поднялся на колени и, держась за стену, как альпинист, вскарабкался выше. Ноги практически не держали, но он знал, что скоро придёт в себя – уж сколько его били и ломали, – на нём как на собаке. Все ушибы заживали в течение нескольких часов, лишь бы переломов не было.

– Vorwards!⁶ – солдат снял с петли лампу, подхватил ведро и толкнул пленника.

Сергей направился к раскрытой массивной двери и споткнулся о порог. Солдат ударил его пустым ведром по спине.

– Komm, komm, schneller!⁷

Солдат вёл его коридорами, широкими и когда-то роскошными, а теперь унылыми как сама смерть. Керосинка светила неровно и раскидывала во все стороны причудливые тени. А ведь он практически сразу узнал Александровский дворец. И был-то здесь всего один раз, да и то очень давно, но не узнать это место невозможно, оно навсегда остаётся в ячейках памяти. В окне виден двойной ряд могучих колонн. Крутояров замедлил шаг, глядя на них сквозь замёрзшие стёкла, но солдат снова подтолкнул его.

Навстречу им прошли два электрика, они разматывали катушку с кабелем и о чём-то переговаривались. Оба обвешены мотками изоленты, из карманов выглядывали отвёртки и пассатижи. Они быстро глянули на Сергея и продолжили заниматься своим делом. Его прошиб пот, когда в полуметре от него пронесли толстенный кабель, едва удержался, чтобы не шарахнуться от него как от анаконды. Страх перед электричеством был одним из его бзиков, и он с этим ничего не мог поделать.

Идти в носках, пусть даже и шерстяных, по ледяному полу удовольствие сомнительное, ноги окоченели. Впрочем, долго идти не пришлось. Вскоре он уже стоял перед столом, над которым качалась такая же «летучая мышь», как и в руках сопровождавшего солдата. В кабинете было светло, и зажигать керосинку не требовалось. Над столом, на стене висели часы с кукушкой и чётко тикая, шатался маятник, отмеряя вялое пространство времени. У противоположной стены стояло фортепиано, покрытое толстым слоем пыли – к нему давно никто не прикасался. На стуле под часами сидел офицер. Тот самый. Сейчас Крутой смог разглядеть его как следует. Гауптман был из интеллигентных, голубая кровь. Весь такой напомаженный, на носу очки в золотой оправе, в руке стек, которым он иногда похлопывал по сапогу, прохаживаясь по комнате. Всё как в фильмах. Почти всё. В фильмах ты сидишь, жрёшь попкорн и смотришь, как героя истязают злобные фашисты. А сейчас истязают тебя, и никто этого видеть не будет. Даже Бог, ведь нет никакого Бога. А если б и был, то ведь не допустил бы этого беспредела, что сейчас в городе творится.

Вид у офицера был куда лучше, чем в тот момент, когда он с выкатившимися глазами стоял перед Сергеем на коленях. Очечки опять же нацепил. Бить он вроде не собирался, видно, уже излил всю свою злость, пока его обидчик валялся на полу без сознания. Выпроводив солдата, он даже предложил пленнику сесть. Крутояров тяжело опустился на жёсткий стул. Он уже чувствовал себя лучше. На нём, и правда, заживало всё быстрей, чем на других людях. Всё, кроме переломов. «Ещё часика два, и я почти в себя приду», – подумал он.