Рождественское перемирие

Сорен отвернулся и посмотрел на камин, и носком черной туфли вернул горшок с пуансеттией на место возле поленницы.

- Кто, черт возьми, такой Бамби? – решил узнать Кингсли, вспомнив записку на пуансеттии.

- Я, - ответил Сорен. - Сокращенно от «бамбино», потому что я был «малышом» иезуитом, когда мы познакомились.

- Магда называла тебя Бамби? И ты позволил?

- Она не раз спасала мое здравомыслие, - пояснил Сорен. - Не уверен, пережил бы я семинарию без нее.

- Знаешь, если кто-то такой же, как ты... - начал Кингсли, - как ты из прошлого, девятнадцати-двадцати лет, придет ко мне за помощью, я бы ответил: «Я знаю, кто может помочь тебе - Госпожа Нора».

- Ты пытаешься доказать свою правоту, - сказал Сорен. - Не стоит.

Сорен отпил вина, и пристально посмотрел на бокал.

- Магдалена никогда не отправляла мне пуантсеттию, - отметил Кингсли.

- У нас с ней своя история, - произнес Сорен. - Как у меня с тобой. И она не вся плохая.

- Ничего из нашей истории не было плохим, - не согласился Кингсли. - Во всяком случае, кроме концовки.

- Элеонор не согласна.

- Ей жаль, что она вспомнила об этом, - ответил Кингсли. - Сегодня она сказала, что ей жаль.

- Правда?

Кингсли кивнул: - А тебе?

- Жаль? Насчет чего? - Он казался оскорбленным мыслью, что может о чем-то жалеть.

- Когда сказал, что я с ней, чтобы причинять тебе боль? Это несправедливо для нас обоих.

- А это не так?

- На самом деле...

- Для такого простого человека с тобой невероятно сложно, - заметил Сорен. - Чтобы лечь с нами в постель тебе никогда не требовалось выгравированное приглашение.

Кингсли несколько секунд стучал ногой по полу. - C’est vrai. Mais... Рождество. Ты хочешь меня в тройнике? Попроси вежливо. Заверни в подарочную упаковку. Укрась.

Сорен сорвал игрушку с ели и повесил ее на воротник рубашки Кингсли, прижав серебристый крючок к его коже.

- Сукин сын! - сказал Кингли, вытащив игрушку, крошечную снежинку с мерзким крючком, из рубашки. Он прикоснулся к шее и заметил каплю крови на пальцах. - Зачем ты это сделал?

- Потому что именно так я украшаю, - объяснил Сорен.

- Прекрати флиртовать, когда я стараюсь изо всех сил. - Кингсли вернул украшение на ель, окровавленный крючок и все остальное. - Я ошарашен. Видел тебя в твоем облачении. И сейчас, как предполагается, увижу, как ты трахаешься?

- А я до сих пор не могу поверить, что ты пришел на службу в Сочельник.

- Я не приходил. Я заглянул, вот и все. Ты был... другим. Будто совсем другой человек. Это странно.

- Странно? Это моя работа вот уже четырнадцать лет.

- В лесу ты трахал меня до потери сознания. Мне дозволено считать странным, когда ты, во всем белом, стоишь на кафедре и говоришь об Иисусе, и сияешь, как гребаный ангел.

Сорен опустил голову. Если бы Кингсли нужно было угадать, он бы сказал, что Сорен считал про себя, чтобы успокоиться. Вероятно, до ста.

Если быть точнее, до ста тысяч.

- Хорошо, - выдохнул Сорен. - Ты выиграл. Да.

- Да. Да, что? - спросил Кингсли.

- Да, я хочу тебя в постели с нами. Сейчас. Сегодня. И да, я хочу, чтобы все было так, как было прежде, хоть и знаю, что желание это несбыточное. На одну ночь, пожалуйста, в качестве подарка, давай притворимся, что этого года никогда не было. Так что вот она, праздничная обертка. Мы можем стоять здесь и продолжать ссориться или поднимемся наверх и притворимся на час или больше, что нет никакой войны. Выбор за тобой. Что бы ты не решил, пожалуйста, не вини меня, когда позже будешь сожалеть.

Кингсли встал перед Сореном и расстегнул пуговицу его черной клирикальной рубашки, а Сорен просто стоял и позволял это ему.

- Отец Стернс, это вы уговорили меня, - заметил Кингсли. - Я не буду обвинять вас, когда буду сожалеть. Потому что не буду сожалеть.

Кингсли поцеловал Сорена в обнаженное горло и выемку под адамовым яблоком.

- В облачениях я тот же самый человек, что и без них, - произнес Сорен. – Независимо, хочу я того или нет.

Кингсли опять поцеловал горло Сорена.

- Думаешь, нам стоить подняться наверх? - поинтересовался Кингсли. - Наша дама, скорее всего, уснула в ожидании того, когда сможет поднять наши члены.

- Наша дама, скорее всего, на верхней ступеньке подслушивает нас, - ответил Сорен.

- Вовсе нет! - прокричала Нора.

- У нее большие неприятности, - медленно сказал Сорен и улыбнулся. Температура крови Кингсли подскочила на пять градусов от одного вида его улыбки. В мире не было ничего более сексуального, чем улыбка доминанта, собирающегося уничтожить хорошее настроение сабмиссива.

Они поднялись наверх и направились прямиком в спальню, где обнаружили Нору, лежащую на спине на постели, закинув ноги на изголовье, обнаженной в одних красно-белых полосатых гетрах. Кингсли положил руку на плечо Сорена, и оба смотрели на Нору на постели.