Рождество «Непобедимого солнца»

Римскимъ императорамъ льститъ мысль видѣть то же единовластіе на небѣ, что Римъ создалъ на землѣ. Подобно монархамъ Азіи и Египта, они начинаютъ считать себя представителями и роднею солнца. Восточная прививка воздѣйствовала въ Римѣ быстро и энергично, попавъ на хорошо подготовленную почву расшатаннаго эклектическаго политеизма. Царствованіе Авреліана характеризуется религіозно-политическимъ торжествомъ солнечной идеи, а при Діоклетіанѣ наступаетъ ея золотой вѣкъ. При этихъ императорахъ, на римскихъ медаляхъ стала появляться надпись «Sol dominus imperii romani» — символъ оффиціальнаго культа, слившаго для римлянъ Солнце и Митру въ тожество. Выражаясь словами Лукіана, «мидіецъ Миѳра, въ персидскомъ одѣяніи, съ тіарой на головѣ, не знающій по-гречески даже настолько, чтобы можно было съ нимъ поздороваться», воцаряется въ пещерѣ на самомъ Капитоліи. Уже одно множество миѳраитическихъ памятниковъ, находимыхъ повсемѣстно, гдѣ только летали нѣкогда орлы римскихъ легіоновъ, свидѣтельствуетъ о широкомъ, всенародномъ господствѣ солнечнаго культа въ эпоху, предшествовавшую государственной побѣдѣ христіанства. Одинъ городъ Римъ, въ концѣ IV вѣка, насчитывалъ, въ предѣлахъ своихъ, тридцать семь миѳреумовъ. Большая часть миѳраитическихъ барельефовъ относится къ III и IV вѣку; лишь немногіе принадлежать къ эпохѣ Антониновъ. Культъ Миѳры проникъ въ Римъ во время войны Помпея съ морскими разбойниками, — слѣдовательно, всего однимъ вѣкомъ ранѣе апостольской проповѣди; такимъ образомъ, ростъ его совершился почти параллельно росту христіанскаго культа. Многіе историки справедливо находятъ, что культъ Миѳры, — это, по остроумному сравненію Ренана, франмасонство древняго міpa — какъ рѣзкая и въ высшей степени популярная монотеистическая поправка къ обветшалому язычеству, тормозилъ побѣдоносное развитіе христіанства не въ меньшей мѣрѣ, чѣмъ гоненія Деція, Діоклетіана и другихъ убѣжденныхъ политическихъ преслѣдователей религіи Іисуса. По справедливому замѣчанію одного изслѣдователя, «міръ былъ бы миѳраитическимъ, если бы не распространилось христіанство». Вѣдь даже Константинъ Великій, котораго церковь зоветъ Равноапостольнымъ, былъ ревностнымъ миѳраитомъ.

Существуя слишкомъ три вѣка рядомъ, до извѣстной степени соперничая одна съ другою за преобладаніе, двѣ религіи, обѣ проповѣдующія единобожіе и возвышенныя нравственныя начала, — ибо культу Миѳры нельзя отказать въ таковыхъ, несмотря на нѣкоторыя мрачныя его подробности, — не могли претерпѣть такое тѣсное сосѣдство безъ нѣкотораго взаимовліянія. Онѣ одновременно и мѣшали одна другой, и помогали. Что христіанскія вліянія проникали въ миѳраизмъ, — по всей вѣроятности, по преимуществу черезъ гностическія секты, — несомнѣнно. Миѳраизмъ имѣлъ нѣкоторое подобіе таинствъ евхаристіи и крещенія, общія съ христіанствомъ надежды на вѣчную жизнь, схожія представленія о раѣ, подобіе догмата о непорочномъ зачатіи и т. д. Самая идея Миѳры. — какъ свѣта, исходящаго отъ верховнаго божества и равнаго въ чести и славѣ съ верховнымъ божествомъ, которому онъ, Миѳра, нераздѣленъ, — имѣетъ смутное сходство съ «споклоняемостью» Лицъ христіанской Троицы. «Этого Миѳру, владыку пастбищъ, — говоритъ Зендъ-Авеста, — я создалъ, какъ достойнаго жертвоприношеніи и славословія, наравнѣ со мною, Агура-Маздой». Подражаніе христіанамъ миѳраиты доводили даже до постройки храмовъ своихъ, «миѳреумовъ», въ формѣ креста: таковъ храмъ открытый въ Геддеригеймѣ, близъ Франкфурта. Дѣленіе миѳреума было то же, что и первобытнаго христіанскаго храма: на три корабля, причемъ средній имѣлъ въ глубинѣ нѣчто вродѣ алтаря — плиту съ общеизвѣстнымъ барельефомъ Миѳры, поражающаго жертвеннаго быка. Даже самое изoбpaжeнie этого акта уже даетъ намекъ на нѣкоторую близость къ христіанскому образу жертвы, приносимой въ искупленіе мipoвoro природнаго грѣха; намекъ этотъ еще подчеркнутъ тѣмъ выраженіемъ глубокаго состраданія Миѳры къ пораженному имъ быку и отвращенія его отъ кровавой, совершаемой имъ жертвы, которое неизмѣнно присуще всѣмъ миѳраитическимъ барельефамъ. Въ особенности ярко сказывается оно на горельефѣ музея въ Карлсруэ, открытомъ въ 1838 году близъ городка Нейнгеймъ, недалеко отъ Гейдельберга. Идея насилія, свершаемаго Богомъ надъ своею волею, во искупленіе мipa, идея выкупа отъ смерти противовольною жертвою, которой Богъ спасаетъ человѣчество, такимъ образомъ, не чужда была и миѳраитамъ. Но они не могли возвыситься до идеи самоотверженія, поставившей христіанъ смиренными владыками вселенной: ихъ разумъ не могъ воспріять величія Христа, Самого Себя возносящаго на крестъ за грѣхъ Адамовъ, Своею «смертію смерть попирающаго», и остановился на четверти пути: — на символѣ Миѳры — жертвовозносителя, но не жертвы. На нихъ какъ бы сбылось слово Тертулліана, взывающее къ языческимъ императорамъ о свободѣ религіозной совѣсти: «Предоставьте однимъ молиться истинному Богу а другимъ — Юпитеру, однимъ приносить въ жертву самихъ себя, а другимъ — козла».