Рождество по-новорусски

Снова зазвонил мобильный телефон Гринчука.

– Что нужно? – спросил Гринчук. – Да что вы говорите? И кто же этот негодяй? Еще не известно? Шмель выясняет? Это правильно, Шмель выяснит. Откуда они взялись? Мехтиев? Лично? Вы ему медаль выдали уже за боевые услуги? Нет? Обидится, Саня, еще невзначай… Я тут пока занят. Честное слово. Изучаю стрелковое дело. Как только освобожусь… Только это, Владимир Родионыч, ежели вы еще раз попытаетесь меня проклинать… Извинятся потом будете, у меня до сих пор мороз по коже от страха и мистического ужаса…

– Какой есть, – закончил свой разговор Гринчук.

– Все таки он мерзавец, – сказал Владимир Родионыч.

– Не приедет? – спросил Полковник.

– Занят стрелковым делом.

– И к нему, кстати, отвезли Милу Чайкину.

– Знаю. Она потребовала, чтобы он ее охранял.

Владимир Родионыч задумчиво посмотрел на Полковника:

– И зачем, как вы полагаете?

* * *

– Зачем ты еще могла приехать сюда? – спросил Гринчук. – Ответ простой – меня замочить. Не так?

Мила промолчала. Она все еще не могла справиться с дыханием.

– Понимаешь, Милочка, я тут вчера выступил по телевизору и сказал, что ежели меня кто убьет, то это будет значить, что настоящий организатор похищения и убийства Липских до сих пор не найден. И из этого следует, что этот самый

неизвестный организатор не станет меня убивать напрямую – иначе все, что он так славно устроил, развалится. Но мочить меня нужно – аж кричит. Тогда он решает использовать тебя, раз ты ему все равно уже не нужна…

– Как… это… не нужна? – спросила Мила.

– А вот так. Пока ваши манцы с Громовым были тайной, и пока через него тебя можно было заставить делать все, что угодно – ты была нужна. Но мы Громова спугнули. Случайно спугнули. Мы даже и не предполагали, что такое вот закручивается. Мы видели урода, который присосался к малолетке и качает через нее бабки.

– Не… правда…

– Правда, Мила, правда. Мы тебя, дуру, пожалели, не стали отцу говорить, а подбросили кретину наркотики, чтобы уж наверняка его от тебя отшить.

– Вы подбросили, а он…

– А он не побежал стреляться, он стал звонить одному своему приятелю, чтобы денег быстро достать… – покачал головой Гринчук. – Мы с него денег потребовали…

– За что?

– Ты помнишь, как папины деньги отдала Громову? Помнишь? Потом ты уехала на море, а от вас ушли охранник и горничная?

– Да, – неуверенно кивнула Мила.

– А перед уходом горничная призналась, что украла эти деньги. Ты знала об этом?

Мила промолчала.

– Знала, но Гена тебя уговорил, что все нормально. Все в порядке. И я решил, что деньги вашей бывшей горничной нужно вернуть. Она ведь квартиру продала, чтобы отдать украденное. Тобой. А охранника вашего, по тому же подозрению, искалечили. У тебя очень суровый папа…

– Папа? Суровый? – в вопросе прозвучало недоверие и сарказм.

– Представь себе, девочка. Представь себе. Если бы он узнал о вашем романе – инвалидностью твой альфонс не отделался бы…

– Он не альфонс.

– Может быть, – легко согласился Гринчук, – но тебя он прикрутил крепко. Трусом был твой красавец, он тогда решил, что я его папе твоему сдам, вот и рванул через зал. Только, оказалось, что он не сам все это проворачивал. Срок я ему маленький дал, чтобы он двадцать тысяч приволок, вот он и кинулся звонить приятелю, тому, кто его на это дело направил…

– Никто его на это дело не направлял, – Мила медленно встала с дивана. – Он любил меня, и я сама, слышите, сама…

– И деньги ты ему сама дала.

– Сама.

– И в постель ты его сама уложила…

– Да. Сама. Мне нужен был мужик. Настоящий мужик, а не такие уроды, как вы. Вы думаете – малолетка? Думаете, меня нельзя полюбить? Только из-за денег?

– Извини, девочка, – устало произнес Гринчук, – но именно из-за денег. Не тех жалких двадцати тысяч, а других, маячащих на горизонте. Он слишком многим рисковал, этот настоящий мужик. Подохнуть за двадцать штук зеленых?

– А откуда вы знаете? – с непонятной интонацией спросила Мила. – А вы меня пробовали? Вы знаете, как я могу это делать? Все делать?

– Гена научил?

– Я сама. Я могу это делать с кем захочу, – Мила отошла от дивана и стояла перед Гринчуком, который так и не встал из-за стола. – Я даже с вами могу. С обоими одновременно. Хотите?

Голос ее сорвался на крик.

Гринчук взял еще один апельсин.

– Прямо тут!

Мила торопливо расстегнула платье, и когда оно упало на пол, переступила его. Отправляясь убивать Гринчука, она оделась так, как это нравилось Громову, и белье одела то, что так его возбуждало.

– Давайте! – хрипло выкрикнула Мила. – Я малолетка? Да?

Она быстро сняла белье, оставшись только в туфлях, чулках и поясе.

– Что замолчали? Давайте! – Мила шагнула к Гринчуку.

Взгляд подполковника скользнул по телу девчонки.

– Как тебе это, Миша? – осведомился Гринчук.

– Честно говоря, – сказал спокойно Миша, – я ожидал большего. Тело так себе.

– Дрябловатое, – согласился Гринчук. – И кожа не очень. Знаешь, как это бывает у молодых действительно красивых девчонок – упругая, гладкая. А тут…

Мила замерла.

– И ноги не очень… – сказал Михаил.

– Отчего же? – не согласился Гринчук. – Нормальные более-менее ноги.