Всю неделю Матильда говорила только о празднике. Утром в машине она описывала, какой торт закажет у самого шикарного кондитера в городе, какие гирлянды вырежет из жатой бумаги, каким играм из своего детства их научит, и они им очень понравятся. У нее был такой счастливый, такой возбужденный вид, что Аише не хватило духу сказать ей правду. В начальной школе, где она была самой младшей, девочки дергали ее за волосы, толкали на лестнице. Они ее ненавидели в особенности за то, что она была лучшей ученицей в классе и ей доставались все награды за успехи в латинском языке, математике, орфографии. Девчонки говорили: «Хорошо хоть ты умная. Потому что ты такая страшная, что тебя никто замуж не возьмет». В часовне, стоя на коленях рядом с Монетт, Аиша погружалась в греховные молитвы, обращаясь к Господу с исполненными ненависти просьбами. Она хотела, чтобы девочки умерли. Она мечтала о том, чтобы они задохнулись, заразились неизлечимыми болезнями, чтобы упали с дерева и переломали ноги. «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». Но она не позволяла себе совершить глупость, осуществить месть, о которой грезила. Она сдерживала ревность по отношению к Селиму и сжимала руки в кулаки, если ее одолевало желание больно ущипнуть за спину малыша, с которого мать глаз не сводила, нежно на него глядя, и это больно ранило девочку. С тех пор как Матильда вернулась, Аиша несколько раз слышала, как отец жалуется на бесконечные поездки в школу и обратно. «Никакого здоровья не хватит. И для детей утомительно», – говорил он. С тех пор Аиша старалась быть как можно более незаметной, едва ли не прозрачной, так как постоянно боялась, что родители отправят ее в интернат и она сможет видеть мать только по субботам и воскресеньям, как большинство девочек из пансиона.
Наступил день рождения Аиши. Это было пасмурное, дождливое воскресенье. Проснувшись, Аиша вскочила на ноги на кровати и стала смотреть, как за окном дрожат от ветра ветки миндаля. Небо выглядело унылым и помятым, словно простыня после ночных кошмаров. Мимо дома прошел мужчина в коричневой джеллабе из грубой шерсти и в капюшоне, и Аиша услышала, как под ногами у него чавкает грязь. К полудню ветер утих, дождь закончился, но небо было по-прежнему задернуто облаками, и в воздухе как будто чувствовалось беспокойство. «Что за несправедливость, – думала Матильда. – В этой стране, где всегда такая невыносимо ясная погода, сегодня солнце не соизволило нам показаться».
Амину предстояло съездить в город, сначала к кондитеру за заказанным тортом, потом в интернат за тремя девочками, которые не уехали домой на выходные и поэтому приняли приглашение Аиши. Амин задерживался. Ему дважды приходилось останавливаться на обочине и пережидать сильный дождь, потому что дворники работали плохо и он ничего не видел. У кондитера ему тоже пришлось ждать. Произошла какая-то путаница, и их торт отдали другому клиенту.
– Клубники больше нет, – сообщила продавщица.
– Все равно. Мне просто нужен торт, – ответил Амин, пожав плечами.
На ферме Матильда не находила себе места от нетерпения. Она украсила гостиную, расставила на обеденном столе тарелки со сценками эльзасской жизни. Она бродила по дому, нервная, раздраженная, прокручивая в голове самые страшные сюжеты. Аиша сидела не шевелясь. Прижавшись носом к стеклу широкого окна, она пристально смотрела в небо, как будто надеялась силой воли разогнать тучи и заставить солнце светить. Что они станут делать в этом пыльном доме? В какие игры они смогут играть в четырех стенах? Вот если бы они могли побегать по траве и она показала девочкам свои потайные места на деревьях, познакомила с осликом в стойле, слишком старым, чтобы работать, и со стаей кошек, которых приручила Матильда. «Господи, дай мне сил, Ты ведь сама любовь».
Наконец прибыл Амин, промокший до нитки, неся в руках коробку с тортом, покрытую пятнами крема. За ним плелись Монетт и еще три девочки с испуганными лицами.
– Аиша, поздоровайся со своими подружками! – велела Матильда, подталкивая дочь в спину.
Аише хотелось провалиться сквозь землю. Она отдала бы что угодно, лишь бы этих девочек отвезли туда, откуда привезли, и оставили ее в покое, в безопасности. Однако Матильда, как ненормальная, стала петь песни, а Сельма – хлопать в ладоши. Девочки начали подпевать, они путали слова и смеялись. Аише завязали глаза и несколько раз повернули вокруг себя. Ничего не видя, вытянув вперед руки, она пыталась идти, ориентируясь на приглушенное хихиканье девчонок. В семь часов вечера свет померк, и Матильда воскликнула:
– Думаю, пора!
Она побежала на кухню, оставив в гостиной детей, которым не о чем было говорить друг с другом. Когда она открыла коробку, то едва не расплакалась. Это был не тот торт, что она заказала. Ее руки дрожали от бешенства, она переложила торт на блюдо, и Аиша услышала голос матери. Она пела: «С днем рождения… С днем рождения…» Забравшись на стул и встав на колени, Аиша наклонилась над тортом и приготовилась задуть свечки, но мать остановила ее: