Рождество под кипарисами

Она выскочила из старой развалюхи и обняла свое дитя. На арабском с заметным эльзасским акцентом поблагодарила Браима. Ощупала карман грязной куртки, наверное, ища монету, чтобы дать ее сторожу, но не нашла и покраснела. В машине Аиша не отвечала на вопросы Матильды. Не рассказала о том, как ненавидят ее Бланш и другие одноклассницы. Тремя месяцами раньше Аиша плакала, выйдя из школы, оттого что ее одноклассница отказалась дать ей руку. Родители тогда сказали, что это не имеет значения, что на это не надо обращать внимания, их равнодушие задело Аишу. Но той ночью она никак не могла уснуть от огорчения и услышала, как ссорятся родители. Амин ругал эту христианскую школу, где его дочь чувствует себя чужой. Матильда, всхлипывая, проклинала их замкнутый образ жизни. С тех пор Аиша решила ничего им не рассказывать. С отцом не говорила об Иисусе. Она хранила в секрете свою любовь к человеку с обнаженными ногами, дававшему ей силу обуздывать свой гнев. Матери не признавалась в том, что целый день ничего не ест, после того как в школьном буфете обнаружила зуб в тарелке рагу из стручковой фасоли с бараниной. Это был не белый остренький молочный зуб, как тот, что у нее выпал минувшим летом, и в обмен на него маленькая мышка принесла ей конфету с пралине. Нет, это был черный зуб с дуплом, зуб старика, сам собой вывалившийся, как будто державшая его десна начала разлагаться. Всякий раз, когда Аиша думала об этом, ее начинало тошнить.

* * *

В сентябре, когда Аиша пошла в школу, Амин решил приобрести зерноуборочный комбайн. Он так потратился на ферму, на детей, на обстановку для дома, что ему едва хватило средств на услуги плутоватого торговца металлоломом, и тот посулил ему потрясающую машину прямиком с американского завода. Амин прервал поток его красноречия, резко отмахнувшись. Он не желал слушать словесные излияния пройдохи, к тому же мог себе позволить только этот и никакой другой агрегат. Целыми днями Амин работал на комбайне, не доверяя его никому. «Они его сломают», – объяснял он Матильде, обеспокоенной тем, что муж до крайности исхудал. Его лицо осунулось от усталости и жары, кожа стала почти черной, как у африканских стрелков. Он работал без продыху, следил за каждым движением работников. До темноты наблюдал за загрузкой мешков, и случалось, засыпал прямо за рулем автомобиля, слишком утомившись, чтобы добраться до дома.

Несколько месяцев Амин не спал в супружеской постели. Ел на кухне стоя и пытался разговаривать с Матильдой, но сыпал словами, которых она не понимала. Вид у него был совершенно безумный, он смотрел на нее выпученными, красными от кровяной сетки глазами. Вероятно, он хотел что-то ей объяснить, но вместо этого только резко взмахивал рукой, словно бросая мяч или замахиваясь на кого-то ножом. Он не решался ни с кем поделиться своими тревогами, и оттого они мучили его еще больше. Если бы он признал свое поражение, это его убило бы. Дело было не в технике, не в климате и даже не в невежестве его работников. Его отец совершил ошибку, и эта мысль терзала Амина. Эта земля ни на что не годилась. Плодородным был только тонюсенький слой почвы, а под ним залегал туф, серая и пустая горная порода, и об этот туф раз за разом разбивались его амбиции.

Иногда он чувствовал себя до такой степени раздавленным усталостью и заботами, что ему хотелось лечь на землю, свернуться калачиком и проспать несколько недель кряду. Он готов был расплакаться, как перевозбужденный, утомленный играми ребенок, ему казалось, что слезы ослабят тиски, сдавившие ему грудь. Солнце и бессонница уже почти свели его с ума. Его душа пребывала во власти мрака, в котором смешались воспоминания о войне и картины надвигающейся нищеты. Амин помнил времена великого голода. Ему было лет десять – двенадцать, когда с юга в их край потянулись целые семьи вместе с домашним скотом, все тощие, истощенные до такой степени, что не могли даже говорить. Головы у этих людей были изъедены паршой, они шли в большие города – может, там услышат их немую мольбу – и хоронили детей на обочинах дорог. Амину казалось, что весь мир страдает, что толпы голодающих до сих пор идут за ним по пятам и сам он скоро к ним присоединится. Этот кошмар постоянно преследовал его.

* * *