Рождество в Петропавловской крепости (СИ)

Это открытие, услышанная краем уха беседа, все это потрясло Якова. Надежды на счастливое освобождение оставалось все меньше.

Штольману ничего не оставалось, как подняться в карету. Жандармский полковник вздохнул и сел рядом.

Лошади тронулись, увозя бывшего следователя все дальше и дальше от города Т., а значит, и от Затонска и той женщины, что он любил.

Даже перед лицом смерти - Яков полагал, что его могут просто повесить, без суда и следствия, он не мог не думать об Анне. Она была единственным лучиком света, ангелом в кромешной тьме его пропащей жизни. За последние полтора года он так привязался к ней, сам не заметил, как безумно полюбил чистую светлую барышню. На своих колесиках она легко и беспечно ворвалась в его извечное и уже потухающее ожидание счастья. Еще недавно Яков мечтал о том, как проведет остаток своих дней с ней, его единственной любимой, посвящая ей всю свою нерастраченную нежность.

Дурак… Недостойный мечтатель.

Окна экипажа были завешены, и он совершенно не видел и не знал, куда они едут, но предполагал, что вариантов немного. Его везут либо к виселице, либо в другую тюрьму.

Через пару часов карета остановилась, Штольману знаком велели выйти. Растревоженная рана немилосердно ныла, но конвоирам было все равно. Яков вдруг увидел, что он и его охранники находятся у запасного пути на окраине провинциального вокзала. На путях стоял паровоз. К нему был прицеплен один-единственный вагон первого класса.

“Какая честь для будущего висельника!” - с усмешкой подумал Штольман. Было не очень страшно. Кошки на душе скребли только от того, что где-то в Затонске осталась одна, с разбитым сердцем Анна, его Анна.

Двое конвоиров вновь взяли его под руки. Один жандарм хотел было надеть арестанту наручники, но главный конвоир жестом приказал этого не делать. Вместо этого, полковник вынул из кобуры револьвер и взял Штольмана на мушку.

Молча вся процессия проследовала в вагон. Жандарм сделал знак Якову Платоновичу сесть на сиденье, и сам сел рядом. Штольман какое-то время держался, боль усиливалась, он чувствовал, как его вновь прошибает пот, и соленые капли катятся по лицу. Через несколько часов надворный советник потерял сознание.

На полной скорости поезд промчался мимо городов и поселков в сторону Петербурга.

Очнулся Штольман уже в экипаже. Судя по тому, как с ним обращались, Яков Платонович почти уверился, что его везут на виселицу.

Поездка продолжалась около часа, который показался ему вечностью.

Тело отказывало. Его знобило, болели мышцы, он ощущал сильную слабость, зато мозг, сигнализируя телу об опасности, работал с особой быстротой.

Штольман никогда не боялся смерти, но в эти минуты его терзал другой страх. Он посвятил службе Отечеству всю свою жизнь и теперь его переполняло чувство гнева перед несмываемым позором, который по причине необъяснимой казни падет на его имя. Его переполняло чувство сопереживания к оставленной барышне, для которой его бесславное исчезновение будет тяжелым ударом и горьким уроком. Аня, держись, родная!

Экипаж немилосердно трясло на скверной мостовой из старого булыжника. Яков, подумав, заключил, что его путь лежит отнюдь не по центральным улицам Петербурга. Под конец поездки булыжники на мгновение сменились ребристой деревянной брусчаткой, а затем опять каменной мостовой. По этой улице колеса громыхали несколько иначе. Вдруг экипаж проехал по ровному дощатому настилу и снова, как и до этого, затрясся по камням.

Штольмана осенило. Он прекрасно знал Петербург и его улицы. Яков Платонович вдруг понял, что их экипаж пересек Неву по Дворцовому мосту. Надворный советник помнил, что мост замощен, но прямо посередине мостовую прерывает особенный участок. Это был разводной деревянный настил для пропуска кораблей.

- Господа, а не в Петропавловскую крепость ли вы меня везете? - спросил Штольман.

Жандармский полковник покосился на него и нехотя, но все же утвердительно кивнул. Все предшествующие вопросы Штольмана он оставлял без внимания.

Худшие предположения Якова Платоновича после этого открытия отнюдь не исчезли, ведь он прекрасно знал, что в Петропавловской крепости, при необходимости, совершаются казни.

От моста внутрь крепости вела дорога. Он услышал эхо, когда экипаж проехал под аркой на въезде.

Звон часов на башне Петропавловского собора подтвердил время, подсчитанное Яковом Платоновичем. Путь не на Голгофу, а прямиком в Ад занял около полусуток. Куранты Петропавловского собора каждые четверть часа играли короткий стих, а каждый час длинный немецкий хорал: “Я молюсь могуществу любви”.

Ох, Аня… Меньше всего на свете Яков сейчас хотел, чтобы она лила по нему слезы. Он не достоин. Яков хотел бы, чтобы барышня забыла его как страшный сон и жила счастливо. Он сам во всем виноват и не стоит ничьих слез, особенно этой прекрасной девушки. Он вел опасную игру, которая вылилась в закономерный результат. Все, чего он сейчас хотел, это того, чтобы девушка с голубыми глазами и чистой душой была в безопасности и вскоре забыла все свои печали. Но все ли он для этого сделал? Конечно же, нет. Он был слишком самонадеян.