Рождённые свободными

Лошади ночевали в заброшенном сарае, ближе к городской свалке, а утром, едва солнце выглядывало из-под одеяла туч, они подходили к зданиям, ища тепла и корма. Измученные и больные животные долго скитались по улицам. У Радости воспалилось копыто, и она, прихрамывая, плелась в конце мрачной процессии. Казалось, у неё хватало сил только переставлять копыта. А если бы кто-то заглянул под спутавшуюся чёлку, что закрывала ей обзор, то он увидел бы, как почти человеческая печаль залегла на дне её тёмно-карих глаз.

Жители всячески подкармливали бродяг. Однако никто не дал себе труда выяснить, кому принадлежал этот табун. Никто не пытался облегчить их печальную участь.

Вечерами Радость лежала на подмёрзшем асфальте. Трещина на её копыте увеличилась и загноилась, поэтому страдалица редко вставала и выглядела обречённой. Ледяная корка вокруг неё растаяла, и образовалась лужица, от которой исходил пар.

Пегас, Иберия не бросали её, а Элегия даже нежно заботилась о товарке. Она делилась с Радостью кормом, был ли то подгнивший помидор или свежий вкуснейший лист капусты, извлечённый из мусорных баков. Такая трогательная дружба поражала прохожих.

– Мама, посмотри, она же совсем не может ходить, – сказала девочка, показывая на Радость.

Девочка всегда держала в кармане кусочек рафинада, свежую морковку или хлеб. Не сдерживая слёз жалости, она гладила хворавшую лошадку, расчёсывала пальцами её спутавшуюся гриву. Кобыла не реагировала на ласку, лишь позволяла прикасаться к себе. Она даже не стала есть сахар, который ей на ладони предложила девочка.

Девочка переживала, плакала, и даже решила написать письмо своему дяде, где в красках описала своих любимцев, просила совета, и вложила фотографии бродячих лошадей.

Солнечные блики плясали на подоконнике. Яркий свет отражался от белых листов бумаги, вырванных из школьной тетради. Крупные каракули, выведенные детской рукой, вытянулись в кривую полоску и издалека казались загадочными символами. Рядом лежали снимки, сделанные племянницей. Кофе в кружке давно остыл, пора собираться в дорогу.

***

Этот человек появился в городе незаметно, никто не ждал его. Он приехал на большом фургоне, куда поместится целый дом. Василий недолго искал лошадей, как и писала племянница, они обитали в заброшенном сарае на окраине. Животные выглядели голодными, грязными и измождёнными. Радость не вставала уже неделю, она была очень слаба и шансы на исцеление, таяли также стремительно, как и наст под ней. Спину хворавшей кобылы облюбовал в качестве лежанки крохотный пушистый комочек. Котёнок поднял на Василия сонные зелёные глаза, окинул его скучавшим взглядом сверху вниз и спокойно положил голову на скрещенные лапы.

Иберия настороженно фыркнула, а Пегас, прижав уши, готовился к атаке. Сейчас он был прекрасен.

– Тихо, тихо, – проговорил человек и осторожно, не делая резких движений, пошёл к коню.

Жеребец был напряжён, словно струна, которая в любой момент порвётся. Пегас готов обороняться, теперь он без боя не сдастся. Но Василий действовал осмотрительно, двигался медленно и плавно, Пегас не заметил, как он оказался возле него. Кончиками пальцев он легко дотронулся до шкуры гнедого, а затем не встретив сопротивления, погладил его. В глазах Пегаса было столько боли, печали и недоверия, как во взгляде человека, которого предали.

Заручиться доверием лошади непросто, а сломленной и подавно. Но Пегас и Василий были в чём-то похожи – оба потеряли веру в людей.

Одиночество оставило отпечаток на облике Василия. Лицо мужчины напоминало суровое изваяние, высеченное умелым скульптором из мрамора, на щеке тянулся длинный шрам, жестокое напоминание о войне, в коей ему довелось участвовать. Он редко улыбался, хотя в глубине золотисто-карих глаз всегда таилось веселье.

Василий подготовился к этой встрече, он учёл советы племянницы и взял с собой пачку рафинада. Достав пару кусочков сахара, медленно поднёс ладонь к Пегасу. Он хотел расположить к себе непокорного коня, так как понял, что остальные лошади последуют именно за ним.

Пегас недоверчиво понюхал сладости, тихо фыркнул и гордо отвернулся, но человек не отступал, он добавил к рафинаду морковь. Свежая сахарно-сладкая морковка – любимое лакомство жеребца. Голод был столь силен. Конь понюхал угощение и быстро, словно боясь наказания, слизнул с ладони.

Василию удалось добиться расположения этого трепещущего существа. Он угостил его ещё одной морковью. Василий обрадовался, ведь в его сердце давно образовалась пустота, которую он жаждал наполнить. Человек не может жить с вакуумом в душе, он ищет чем заполнить его, и к лучшему, что рядом оказалось доверчивое создание, нуждавшееся в защите. Ведь когда ты помогаешь другим, ты помогаешь самому себе.