Рождённые свободными

– Приобретением? – моргнув, спросил старик.

Он вдруг почувствовал себя слишком древним, не понимая, когда мир успел так измениться. Сегодня живое существо называют "приобретением", а он, значит, "продавец"?

Зинаида направилась в сторону денника, но старик и шагу не ступил.

– Нет, я передумал, – поддавшись порыву, сказал он.

– Что ты, Жора, ломаешься, я уж и чемоданы упаковала, а ты? – старуха недовольно поджала губы, и спрятала деньги в карман.

Зинаида подошла к старому хозяину фермы, взяла его за ладонь и мягко сказала:

– Не переживайте, с Пегасом всё будет в порядке. У нас хорошие условия, тёплая конюшня, заботливый персонал, лучшие корма.

– Пегас любит пастись на лугу, он любит свободу, – говорил старик, и его голос дрожал от сомнений.

– Конечно, все лошади выходят на длительные прогулки, летом щиплют травку. Рядом с конюшней зелёный луг, а зимой мы запасаем вдоволь сена и овса, – уверяла Зинаида любезным тоном.

– Обещайте, что будете звонить! – с мольбой произнёс он.

– Разумеется, – согласилась она.

Хозяин сопроводил Зинаиду в денник. Несмотря на то, что здесь ютились корова, и поросята, в загоне было просторно. Фермеры поддерживали чистоту для своих питомцев, они ухаживали за ними, словно за своими детьми. Пегас, ощутив некоторое беспокойство, тихо заржал и отвернулся от окна. Жеребец нечасто видел чужих людей, поэтому с интересом и опаской реагировал на новые лица. Зинаида осторожно приблизилась, стараясь не спугнуть любопытного коня. Она аккуратно коснулась влажного носа. Её руки пахли кремом и ещё чем-то неприятным. Пегас фыркнул и отстранился.

– Ничего, он привыкнет, – ласково пообещала она и вновь дотронулась до шелковистой гривы. – Нам пора.

Фургон, предназначавшийся для перевозки лошадей, выглядел маленьким, сомнительно, что Пегас поместится в нём. Он, наверное, не сможет даже шею разогнуть. Внутри было пусто, лишь две коробки с кормом, которого должно хватить до конечного пункта, стояли в углу. Пол застелен трухлявыми досками без мягкого настила. В машине перевезли ни одну лошадь, об этом красноречивее любых слов говорили пятна грязи на стенах.

Хозяин набросил на спину Пегасу шерстяную попону, чтобы тот не замерз вечером, а на ноги одел ногавки, чтобы не поранился. Пегас грустно смотрел на прежнего хозяина, прощаясь навсегда. Старик обнял его, прижавшись к нежной шкуре. На глазах старца выступили горькие слёзы, ему было тяжко расставаться, но их разлучили.

Конюх волоком потащил жеребца к машине. Пегас заартачился, дёргался, хотел сбежать, но грум крепко схватил его за поводья. Силы были неравны. Жеребец вырвался и побежал обратно к ферме.

Старик поймал его, погладил мордочку, потрепал за гриву, шепнул ему что-то ласковое. Пегас успокоился, а конюх, небрежно накинул ему повязку на глаза, после чего ослепленного гнедого завели в фургон. Вынужденная слепота ненадолго парализовала страх. Повязку сняли, когда его привязали к поручню.

Оказавшись в коневозке, Пегас взволновался так, словно бы очутился в брюхе огромного кита, однако не терял надежды, даже когда захлопнулись двери.

– Берегите его, – попросил старик Головину. – Можно мне его навещать?

– Конечно, только позвоните, – быстро проговорила она и пожала руку фермеру, да так сильно, что тот поморщился.

Старуха с утра напекла пирогов и передала их Зинаиде. Холодно поблагодарив хозяйку за пирожки, она простилась с ними.

– По местам, – скомандовала Зинаида и когда они устроились в салоне, фургон тронулся, навсегда увозя Пегаса с чудесной яблоневой фермы.

Головина спешила, её ждали дела. Они провели в дороге несколько часов, но ни разу не сделали остановки, чтобы выгулять скакуна. Он дремал, а когда машина выехала на шоссе, ведущее в город, гнедой, привыкший к тишине деревенской жизни, испугался громкого шума. Город жужжал, словно улей, наполненный пчёлами. В темноте гул транспорта казался угрозой.

***

Конюшня была обнесена высоким забором. Железные прутья, добротно скованные, достигали двух с половиной метров в высоту, словно хозяева прятали что-то. С пронзительным плачущим скрипом отворились ворота. Гостей встречали грозные стражи. Два рыжих бордоских дога, точно церберы у врат в царство мёртвых, брызжа ядовитой слюной, захлёбывались собственным лаем. Узкая пыльная дорожка вела к стойлу. Серое и убогое здание с хлипкой крышей в своё время служило сараем для хранения инвентаря, но сейчас здесь содержались лошади, которые обычно развлекали горожан, катая их на своей спине. Не было уютных широких денников, а имелось стойло с тонкими неустойчивыми перегородками и прогнившим деревянным настилом. В жалком подобии конюшни размещались четыре лошади и одна пони.