Рождённые свободными

Прошло несколько часов тьмы и невольного уединения, прежде, чем ворота отворились, впуская в загон, свет, свежий воздух и надежду. Грумы завели остальных обитателей конюшни: ахалтекинку Иберию, рысака Ветра, пони Грету, беспородных Элегию и Радость. Их разместили по денникам, затем четвероногим работникам раздали скудный корм – немного сена и воды. Корм достался всем, кроме Пегаса, который с чаянием смотрел на конюхов, раздававших фураж. Но те, смеясь и обсуждая что-то, обошли гнедого стороной.

***

С утра Зинаида пребывала в благодушном настроении. Она намеревалась совершить конную прогулку на Пегасе. Жеребца вывели из денника, он шёл нехотя, конюх натягивал чумбур.

– Не будешь слушаться, цыганам на колбасу продам, – потянув за удила, шепнула на ухо жеребцу Головина.

Он заржал, от Зинаиды исходила угроза, к тому же она крепко схватила поводья. Пегас затих и покорился своей участи, позволив хозяйке, сесть в седло. Всадница с торжествующим видом вскочила ему на спину. Не скрывая улыбки триумфатора, она пришпорила гнедого, и, тот послушно пустился рысью.

– Вперёд! – кричала она. – Вперёд!

Пегас набирал скорость, ощущая силу ветра в своей гриве. Солнце снова ласкало его блестящую кожу шоколадного цвета. Создатель его не покинул. Чуть поодаль от конюшни располагалась берёзовая роща. Путь лежал именно туда, что было не по нраву наезднице. Она понукала коня, пытаясь заставить повернуть обратно, но он упрямо следовал своей дорогой. Нёсся так, словно в него вселился демон.

– Стой! – визжала, как оголтелая Зинаида.

Её причёска растрепалась, а ветер отхлестал по щекам, отчего глаза сделались влажными. Спрыгнуть с коня, Головина боялась, а впереди маячила зелёная роща, шумевшая густой листвой. Ветки на берёзах росли низко и были крепкими. Конюх окрикнул гнедого, но он даже не обратил внимания, словно неуправляемая ракета летел вперёд.

Зинаида обернулась и не заметила быстро приближавшей ветви, но почувствовала сильнейший удар её шероховатой коры, послышался треск. Ветвь надломилась и упала. Пегас, резко остановившись, встал на дыбы и сбросил наездницу. Боль яркой вспышкой пронзила её, и она погрузилась в забытье, едва соприкоснувшись с землёй. Пегас торжествовал. Конюхи неслись за ними, один подбежал к хозяйке, лежавшей без движения в траве, другой ударился в погоню за жеребцом.

Сбросив с себя обузу, Пегас не останавливался. Он мчался галопом. Только вперёд и вперёд. Но и грум не робкого десятка. На рысаке Ветре, он стремительно нагнал беглеца. Конь хотел скрыться в чаще, но был пойман и стреножен. Конюх ловко захватил поводья. Пегас только и успел на долю минуты ощутить вкус свободы, маячившей на горизонте и ускользнувшей от него.

Строптивца оставили без фуража на три дня и один раз дали вдоволь напиться воды. Привязанный, он даже не мог повернуть голову или расположиться для сна на прогнившем полу. Темнота и голод давили на него.

После двух дней наказания Пегаса решили испытать ещё раз. Теперь его объезжал конюх, уж он-то не церемонился, не раз использовал палку и управлял конем твёрдой рукой.

Так и начались его трудовые будни. За день он катал на своей спине больше десятка людей и не все из ни были ласковы, а когда начинались выходные или праздничные дни, то от желающих прокатиться на красивом вятском коне не было отбоя. Всадники сменяли один другого, некоторые были терпеливы, другие нет. Дети полюбили гнедого, с нежностью трогали гриву, сердобольные женщины подкармливали сладостями. Но Пегас мечтал о свободе, он бы тогда вернулся на яблоневую ферму.

Питомцы конюшни Зинаиды работали в разных точках большого города. Если бы лошади умели разговаривать, они бы поведали, как порой люди любят позабавиться. Маленькая, но выносливая пони Грета, рассказала бы, как днём в воскресенье четверо подростков враз вскарабкались на её спину, а хохотавшие парни напоили пивом Ветра. И это ещё не самое страшное, что происходило с орловским рысаком. Его спина болела от седла, подпруги и стремена натирали бока до крови. За лошадьми почти не ухаживали: их мыли не чаще раза в месяц, независимо от сезона; не чистили им копыта после рабочего дня, и тем более, не растирали ноги; не накрывали попоной, если лошадь была мокрой или замерзла. Элегия часто простужалась, а Радость страдала болями в копыте, на котором образовалась трещина, отчего кобыла прихрамывала.

Но хуже всех приходилось старожилу конюшни Зинаиды Головиной. Рысаку Ветру снились кошмары. Во сне он вздрагивал, будто бежал от гнавшихся за ним демонов, и ржал так, словно проиграл в этой схватке. В денниках царило напряжение, их обитатели не могли расслабиться и отдохнуть, отчего зачастую они спали стоя. Животные боялись своих хозяев. Не ровен час, побьют и заставят работать.

***

– Поглядите, конь – то совсем слаб, – сказала женщина, помогая спешиться дочери. – Его и копыта не держат.

Она брезгливо посмотрела на загноившиеся раны на боках животного, которые не скрывали искусственные цветы, украшавшие седло. Конюх, проследив за её взглядом, торопливо прикрыл рубцы.