Рождённый бурей

Так бывало ежедневно. То он читал газеты, то рассказывал о прочитанной книге, то говорил о гражданской войне, а то просто запевал песню, и ему подпевали все. Он вел себя как настоящий пропагандист. Администрация курорта даже обратилась в окружком с просьбой оставить Островского в «Горячем Ключе» на партийной работе.

Два месяца он лечился серными ваннами, но болезнь его была несокрушима. Скованность тела не проходила. Пришлось возвращаться в Новороссийск. От одной мысли об этом Николая бросало в дрожь. Подогнали казачью фуру. Ольга Осиповна и Рая постелили сена и уложили на него Николая. И тем не менее всю дорогу им приходилось поддерживать его на вытянутых руках, чтобы смягчать толчки.

Нерадостным было возвращение в Новороссийск. Пользы серные ванны не принесли. И снова он один на один с болезнью. Единоборство продолжается. «Пролетели мои двадцать четыре года, как птицы. Кто скажет, что плохо? Никто не посмеет. Завихрения молодости — глупости были. А кто живет без них? Революционное красное знамя впитало и мою кровь. А как жить дальше? Коммунист должен всегда стоять в строю и идти вперед с товарищами по партии».

Он долго лежал в тревожной задумчивости, и мозг его звенел, как натянутая струна. В доме никого не было. Все разошлись по делам. Только мухи звонко колотились об оконное стекло, старались выбраться на волю.

Потом он глянул в окно. К загородке дома подбежали три девочки. В легких платьицах, с косичками, они задорно что-то обсуждали свое, детское, смеялись. Одна девочка просчитала: «Раз, два, три, четыре, пять». И побежала, а остальные за ней. На солнце они светились, точно перламутровые. Вслед за этим издалека донеслась музыка. Трубы оркестра играли походный марш.

«Нет, жизнь прекрасна. Надо поднять все резервы и встать на ноги. Хоть каплю вложить в эту жизнь, а из капель состоит и целое море». Но как поднять резервы? Что надо сделать, чтобы устремиться к той светлой точке, где бурлит жизнь? Он мучительно решал эти задачи и решил.

Он задумал рассказать людям, не только живущим рядом, но и потомкам, о героических днях, участником которых был. Новая крепость встала перед ним. И как боец он знал, что в лоб ее не возьмешь, чтобы подойти к крепости, надо овладеть «боевым охранением».

Он начал постигать университет на дому — брал это «боевое охранение», чтобы потом перейти в битву на литературном фронте.

Возвратившись с работы, Рая увидела Николая совсем иным, нежели он был утром, когда она уходила из дома. Он даже поднимался с постели, прибрал в комнате. Его глаза смотрели весело, и на суровом лице появилась улыбка. Да и желтизны на лице будто стало меньше. Рая обрадовалась. «Неужели кризис болезни миновал? Теперь на поправку пойдет», — подумала она и поделилась радостью с его и своей матерями. Те даже перекрестились.

— Коля, что тебе приготовить? — спросила Рая.

— Щей бы мне поесть да картошечки с огурцом.

— Ой, я мигом все сделаю.

А про себя подумала: до этого кашу манную да бульончик глотал, а тут щи, картошку с огурцом запросил. Отчего бы?

После ужина он подал Рае лист бумаги и сказал:

— Завтра, Раюша, сходи в библиотеку и попроси вот эти книги.

В списке на первом месте был Горький, а потом Тарас Шевченко, Пушкин, Лермонтов, Лев Толстой, Чехов, Некрасов, Гоголь, Серафимович, Фурманов, Шолохов, Фадеев, Федин. Недели через две он просил принести ему произведения Маяковского, Демьяна Бедного, Безыменского, Светлова. А потом Джека Лондона, Драйзера, Бальзака, Виктора Гюго, Золя, Анри Барбюса.

Однажды вечером он усадил Раю и сказал:

— Раюша, слушай, какие сильные слова про жизнь говорил великий кобзарь.

И прочитал:

Без малодушной укоризны
Пройти мытарства трудной жизни,
Измерить пропасти страстей,
Понять на деле жизнь людей,
Прочесть все черные страницы,
Все беззаконные дела…
И сохранить полет орла
И сердце чистой голубицы!

А потом сказал:

— Выходит, мне надо «сохранить полет орла», а тебе, моя любимая, «сердце чистой голубицы». Как хорошо сказано! И мужественно, и в то же время тепло, лирично!

В то время заведующим библиотекой Новороссийского порта работал Дмитрий Павлович Хорунженко. Он так пишет в своих воспоминаниях: «Я приносил ему книги, много книг, целые стопы, перевязанные бечевкой. Мой необыкновенный читатель проглатывал их с удивительной быстротой. Сначала я отбирал ему книги, записывая их в его читательский формуляр. Формуляр быстро разбухал от вклеиваемых дополнительных листов. Затем, нарушая библиотечные правила, я начал записывать в формуляр только общее количество книг, а книги носил ему непосредственно из магазина, предоставляя ему возможность выбрать книги самому».