Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного

Сведения эти полностью подтверждает Альберт Шлихтинг, слуга и переводчик придворного врача Арнольда Лензея, находившегося при Опричном дворе с 1564 года, благодаря чему он оказался невольным свидетелем тех дворцовых тайн, о которых Таубе и Крузе, опричные дипломаты, могли лишь догадываться. Вот что Шлихтинг писал об Иване IV: «Живя в упомянутом Александровском дворце, словно в каком-нибудь застенке, он обычно надевает куколь, чёрное и мрачное монашеское одеяние, какое носят братья базилиане, но оно всё же отличается от монашеского куколя тем, что подбито козьими мехами.

По примеру тирана также старейшины и все другие принуждены надевать куколи, становиться монахами и выступать в куколях, за исключением убийц из опричнины, которые исполняют обязанность караульных и стражей. И так великий князь встаёт каждый день к утренним молитвам и в куколе отправляется в церковь, держа в руке фонарь, ложку и блюдо. Это же самое делают все остальные, а кто не делает, того бьют палками. Всех их он называет братией, также и они называют великого князя не иным именем, как брат. Между тем он соблюдает образ жизни, вполне одинаковый с монахами. Заняв место игумена, он ест один кушанье на блюде, которое постоянно носит с собою; то же делают все.

По принятии пищи он удаляется в келью, или уединенную комнату. Равным образом и каждый из остальных уходит в свою, взяв с собою блюдо, ножик и фонарь; не уносить всего этого считается грехом. Как только он проделает это в течение нескольких дней и, так сказать, воздаст богу долг благочестия, он выходит из обители и, вернувшись к своему нраву, велит привести на площадь толпы людей и одних обезглавить, других повесить, третьих побить палками, иных поручает рассечь на куски, так что не проходит ни одного дня, в который бы не погибло от удивительных и неслыханных мук несколько десятков человек».

По мнению замечательных русских историков С. Б. Веселовского и И. И. Полосина, опричнина имела характер закрытого ордена с присущими ему символикой и тщательно продуманной системой. Но зачем царю это было нужно? Если отъезд из Москвы и отречение были всего лишь тактическим ходом, то почему современники согласно отмечают, что за время между отъездом в Слободу и возвращением в Москву Иван IV так постарел и изменился, что его не узнавали собственные приближённые? И. Таубе и Э. Крузе пишут, что «от злобы в течение сорока этих дней у него выпали волосы из головы и бороды».

Однако что же было тому причиной? Боязнь, что отречение может быть принято всерьёз? Но в руках Ивана IV было войско, деньги, отрекался он в пользу сыновей, которых сохранял при себе, да и не было вокруг никого, кто бы мог стать претендентом на трон в то время. Чего же боялся Иван IV?

Животный страх преследовал с тех пор московского царя в течение шести-семи лет, вспыхивая с особой силой перед очередной волной массовых репрессий, что дало повод исследователям находить у Ивана IV обострения психического заболевания. Ни братство «кромешников», ни кровавые жертвы тайного следствия, ни опричное войско, как видно, не спасали царя от ожидания какой-то катастрофы.

Царь уезжал в Вологду, начинал строительство на севере новой столицы, куда переводил не только свою, но и государственную казну; он спешно даровал англичанам совершенно исключительные льготы, которых те тщетно добивались несколько лет, завёл через А. Дженкинсона, а потом и Д. Горсея, тайную переписку с английской королевой Елизаветой, прося у неё убежища, «буде придётся ему бежать со всей семьёй». Одновременно с укреплением Вологды царь делал крупные вклады в Кирилло-Белозерский монастырь, готовя в нём кельи для себя и своих сыновей, тут же строил обширную флотилию, чтобы плыть в Англию.

И вдруг – очередной крутой поворот: осенью 1569 года царь бросает строительство Вологды, подготовку к бегству и мчится назад, в свой «орденский замок».

Словом, в истории вряд ли найдётся другое такое явление, породившее столько споров, догадок и гипотез. Для одних исследователей опричнина – порождение чуть ли не душевной болезни царя; для других – своевременный, гениальный, глубоко продуманный политический ход; для третьих – трагическая нелепость, отбросившая Россию на три века назад; для четвёртых – естественное развитие русской государственности…

Сибирские врата

На исходе зимы 1564/65 годов русский летописец записал: «А дворяне и дети боярские, которые дошли до государьские опалы, и на тех царь опалу свою клал и животы их имал на себя». Вместе с семьями репрессиям подверглось 600–700 человек. Это были князья ярославские, ростовские, стародубские и оболенские, многие представители нетитулованных боярских фамилий.

Мерой наказания для опальных стала ссылка в Казань, Свияжск, Чебоксары и окрестности. Делалось это весьма поспешно. Под конвоем опричников опальные покидали родовые гнёзда и следовали на Восток. С собой разрешалось брать только оружие, так как наказуемые оставались на государевой службе, которую несли на менее льготных для них условиях.