Розмысл царя Иоанна Грозного

Малюта собрал на дворе всех послушников и огорошил их чудовищной вестью:

– По царевой великой милости, попируете ныне, отцы, на свадьбе владычней.

Старичок-келарь с ужасом поглядел на безмолвных монахов и бесстрашно шагнул к Скуратову:

– Ирод! Иуда! Холоп Вельзевулов!

Стрельцы набросились на старика и уволокли его в погреб.

Послушники попятились незаметно к воротам.

Покорный зову царя, Феофил немедля явился в трапезную.

– Благослови тебя Бог, государь!

– Благословено имя Господне отныне и во веки, – благоговейно собрал губы Иоанн. – А за хлеб за соль, владыко, жалую аз тебя…

Он замолчал и неожиданно усиленно подул на пальцы.

Басманов неожиданно облапил Феофила.

– Жалует тебя государь женою пригожею!

Архиепископ добродушно улыбнулся.

– Вот люди сказывают, что грозен наш царь, а ты и с постели тешишься, яко младенец безгрешной.

Иоанн притопнул на захохотавшего Федьку Басманова и привлек Феофила к себе.

– Хоть ты и древний старик, а мужем будешь еще на славу. Тако аз сказываю?

– Тако, преславной! – не переставая улыбаться, закачал головой архиепископ.

– А ежели тако, внемли!

Царь зло оттолкнул от себя старика.

– Не любо было тебе быть православным, молись римской ереси, богоотступник…

Со всех монастырей, с богатыми свадебными дарами, собрались игумены и иеромонахи в архиепископские покои.

Когда все приготовления были готовы и стрельцы выволокли на двор отчаянно упиравшегося Феофила, – на крыльцо не спеша вышел царь.

Понуро построились монахи в круг.

Среди двора, со связанными на спине руками, стоял старик-келарь.

Стрельцы открыли ворота и пропустили Скуратова, торжественно ведшего на поводу белую жеребую кобылу.

Иоанн низко поклонился архиепископу:

– Вот жена твоя, еретик! Скачи на ней, горлице ясной, на Москву да послужи под конец живота волынщиком пляшущему медведю!

Феофила усадили насильно на лошадь.

Келарь, не помня себя, рванулся к царю.

– Басурмен! Вельзевул!

Владыко остановил его жестом руки.

– Не сокрушенно, а радостно заповедано Христом идти на мученичество во имя его!

Опричники связали ноги Феофила под брюхом лошади и накинули на шею его пеструю ленточку, привязанную к волынке.

Келарь рухнулся наземь.

– Сокруши, Господи, нечестивых!

– Умолкни! – гневно прикрикнул архиепископ. – То воля Божия!

И повернулся гордо к царю:

– То не истина, что творишь ты с Русией, а испытание Божие за грехи! То не истина, что возвеличил ты худородных, а господарей предаешь позорам некаким и мученической кончине!

– Обрядить его в колпак скомороший! – едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в горло владыке, крикнул Грозный и вонзил посох в круп лошади.

С мертвящим ужасом следили новагородцы за скачущим архиепископом.

Федька Басманов с улюлюканьем мчался за всадником, волоча за собой на капкане мертвого келаря.

Малюта выгнал монахов на улицу.

– Гони их к владыке! – приказал Грозный и вскочил на аргамака.

Высоко задрав подрясники, монахи, преследуемые ратниками, побежали по городу.

– Гуй! Гуй! Гони их, еретиков!

Вдоволь натешившись, царь свернул в хоромы торгового гостя Сыркова.

– Волю попировать у могутнейшего из зацных! – насмешливо поклонился он закованному в железы хозяину и поднес к его рту корец вина. – Пей, Федор, перед дорожкою к ляхам!

Сырков плотно стиснул зубы и отвернулся.

Малюта больно ущипнул его.

– А не люба тебе царева подача, отведай песьей кровы своей!

И кулаком ударил скованного по щеке.

* * *

Вечером Грозный обрядился игуменом и сам отслужил торжественное молебствование. Собор был полон согнанными со всех дворов новагородцами.

Усердно, по монастырскому чину, молился царь. Ему благоговейно прислуживал Федька Басманов.

Опричники, не поднимаясь с колен, вполголоса подпевали дьячкам.

Иоанн вышел на амвон благословить молящихся.

– Ко кресту! – зашептал Друцкой сбившимся в левом притворе женщинам.

В тихой молитве едва колебался клин бороды Иоанна; рука, сжимавшая серебряный крест, размеренно тыкалась в губы женщин, а прищуренный взгляд неотрывно щупал окаменевшие лица.

Друцкой, заметив наконец как царево лицо зарделось в мимолетной улыбке, уверенно подошел к девушке, приложившейся ко кресту, и торопливо увел ее на паперть.

За ним с воем побежала какая-то старуха.

– Отдай! – обхватила она ноги опричника.

Друцкой мигнул стрельцам.

Старухе заткнули рот и уволокли…

Ночью Федька Басманов услышал сквозь сон чьи-то сдержанные рыдания.

– Аль баба? – насторожился он и пошел на звуки.

В каморке, под лесенкой, связанная по рукам и ногам, лежала уведенная Друцким из церкви девушка.

Федька зажег сальный огарок и склонился над полонянкой.

– Откель принесло тебя, красная?

Девушка оттолкнулась в угол. Воспаленные от слез глаза ее с мольбой и страхом уставились на опричника.

– Кромешник ваш с разодранным ухом сказывает – для царя меня уготовал.

Басманов заскрежетал зубами.

– Сызнов Друцкой замест бабы потваренной охальничает!

Коротким взмахом кинжала он разрезал веревки.

– Ты нишкни, красная, а аз поглазею дозорных.

На крыльце, у окон и по всему двору стояли стрельцы. Опричник понял, что уйти незамеченным из хором невозможно, и торопливо вернулся в каморку.