Розмысл царя Иоанна Грозного

– А не тешиться ему с тобой, красная! – горячо шепнул он полонянке и, прежде чем она успела что-либо понять, пырнул ее кинжалом в грудь.

Вскоре в опочивальню Грозного ворвался Друцкой.

– Израда, царь!

И робко:

– Убили ту девку, преславной…

Царь гулко вздохнул и почувствовал, как по всему телу пролилась сладостная истома.

– Буй! Нешто можно тако пугать по ночам!

Разувшись, Федька Басманов пробрался в опочивальню.

– Ты, что ли, Федька? – чуть приподнял голову Грозный.

– Аз, государь! – тоненьким бабьим писком откликнулся опричник и, складывая бантиком губы, колышущейся походкой подошел к постели.

– Ноженьки растереть бы тебе на сон, государь. Чать, за день-деньской притомился!

И теплой ладонью нежно провел по бугристым икрам.

Истомно потягиваясь, царь привлек к себе Федьку. Неожиданно он привскочил и вцепился опричнику в волосы.

– Никак кровь на тебе?

– Помилуй, царь! Откель ей тут взяться?

Но смущенно забегавшие глаза выдали его с головой.

– Откель, мымра?! А не ты ль девку ту поколол?

Федька попытался улыбнуться, но, встретившись с хмелеющим взглядом царя, отскочил к двери.

– Откель, смерд?!

Опричник вылетел из опочивальни.

* * *

Утром, после обедни, Грозный приказал вывести Сыркова на двор.

– Сказывай! Честью прошу – куда казну схоронил!

Федор скривил лицо в презрительную усмешку.

– Авось кромешники твои и без подсказа найдут! На то и воры, чтоб чужое песьим духом учуять!

– Ну-у, ты!

– Ну, аз! Эка, признал-таки!

Грозный покрутил в кулаке клин бороды.

– Не в Волхове ли потопил?

Полонянник таинственно прищурился.

– А ты поглазел бы, московской князь!

Малюта замахнулся на Сыркова ножом, но вдруг, осененный удачной мыслью, повернулся к царю:

– А не поглазеет ли сам хозяин казну свою в Волхове?

На длинной веревке потащили Сыркова по городу.

У реки Друцкой сорвал с его шеи крест.

– Пригож с водяными и безо креста!

Усевшись с близкими в ладью, Грозный намотал на руку конец веревки, которой был связан торговый гость, и приказал отчалить от берега.

– Живуч же ты, Федор! – развел царь удивленно руками, когда вытащенный из реки Сырков пришел в себя. И склонил добродушно голову на плечо. – А что гожего, добрый человек, видывал ты под водой?

Сырков собрал весь остаток угасающих сил и судорожно сжал кулаки.

– Великой князь! Видывал аз, како собрались водяные Волхова, Ладоги, Ильменя и, твоей души сдожидаючись, рядили изрядно, в какую преисподнюю да каким кромешникам бросить ее, окаянную!

Иоанн улыбнулся.

– Добро ты узрел! – И с жутким спокойствием потрепал пытаемого по лицу. – Волю аз поглазеть, како душа моя в преисподней будет кипеть!

Он помолчал немного и, смакуя, прибавил:

– Подвесить его к дыбе, да тако, чтобы колени в котел приходились с кипящим варом, да варить, покель душа моя не приобыкнет да покель не поведает он, куда казну схоронил.

Извиваясь в страшных мучениях, Сырков упорно молчал до тех пор, пока не почувствовал, что теряет рассудок.

– Под трапезной… Третья половица ошую окна! – захлебнулся он и без чувств упал на Басманова.

Когда короба с казной и драгоценностями были найдены, опричники изрубили в куски тело Сыркова и бросили в Волхов.

– Ляхам челом ударь! – ревел исступленно Малюта. – Да пониже римской ереси поклонись!

В тот же день казнили всех знатных новагородцев, обвиненных в тайных сношениях с Польшей.

Река кипела криками утопающих и молодецкими песнями опричных людей. Рогатинами, копьями, баграми и топорами били стрельцы по головам осмеливавшихся вынырнуть из воды.

Скуратов, распоряжавшийся казнью, изнывал от усталости, но никому не доверял, сам деловито привязывал детей к женщинам, кошек к груди стариков, камни к ногам юношей и по счету передавал стрельцам.

– Топи их, еретиков!

* * *

Расправившись с Новагородом, Иоанн облачился в смиренные одежды и пошел колымагами на Александровскую слободу.

Связанных холопей, после долгих свар, поделили между собой опричники и угнали в свои поместья.

Обоз из трехсот подвод с золотом, серебром, драгоценными камнями, деньгами и иной добычей, захваченной в хоромах знатных новагородцев и в ста семидесяти пяти разоренных монастырях, сильные отряды ратников препроводили в слободу.

Отслужив благодарственное молебствование, Иоанн отправился к церкви Святой Евдокии встретить обоз.

Упрятав деньги и драгоценности в церковное подземелье, Грозный сам помог вделать в церковь соборные врата, увезенные из Новагорода.

Ключи от врат он не передал келарю Вяземскому, а предусмотрительно повесил себе на грудь.

Глава седьмая

Рогозяный Дид и Шкода вернулись с разведки, полные гордого сознания блестяще выполненной задачи.

Вытащив из ладьи добычу, завернутую в рогожу, Шкода взвалил ее на плечи и, не отвечая на любопытные расспросы обступивших его запорожцев, пошел к кошевому.

Казаки двинулись за ним возбужденной гурьбой и, не надеясь добиться у товарища толку, высказывали самые чудовищные предположения о тюке. Едва кто-либо пытался приблизиться к добыче, – Рогозяный Дид свирепо сучил рукава и так скалил зубы, что и у самых отчаянных головорезов отшибало охоту связаться с ним.