Розмысл царя Иоанна Грозного

Хозяин сидел в стороне и любопытно разглядывал незнакомца.

— Издалеча?

— Напрямик, отец, из материнского брюха в утробу земную.

Кудрявая и сизая, как пена прокисшего пива, бородка хозяйская колыхнулась в неслышном смехе.

— Бывалый, видать, паренёк! Умелец ответ держать!

— А покормишь — и песню сыграем!

И, усаживаясь на чурбачке:

— Поди, до города мне не малость осталось махать?

— До Венева?

— А то ж куда? Не до Мурома же!

— Рукой подать. За день трижды яз оборачиваюсь.

Понемногу они разговорились.

Узнав, что у Василия имеется изрядный запас пушнины, хозяин засуетился и достал из подполья вина.

* * *

Общинники завели с будным станом оживлённую связь. В обмен на меха хозяин давал им денег и ржи.

Чтобы быть поближе к незнакомым людям, трое рубленников подрядились в стан на работу.

По ночам, когда всё засыпало, рубленники тайком уходили к своим дозорным и подробно рассказывали обо всём, что слышали за день.

Вскоре в лесной деревушке стало известно, что веневский боярин собирается на Святках[54] с гостями в стан на охоту.

В Сочевник[55] общинники покинули свои землянки и окружили примыкающую к стану чащу.

Василий исподлобья поглядывал на жену, обряженную в меховые сапоги, волчий тулуп и высокую кунью шапку.

— Ну, прямо тебе человек, а не баба! — умилялся он. Клаша ласково улыбалась и туже стягивала повязку, охватывающую живот.

Вдалеке послышался лай. По дороге, раскинувшейся голубеющей простынёй, выросли неожиданно конные, и тут же вынырнули из-за поворота три колымаги.

Псари сдержали запушённых снегом и инеем псов.

Холопи бросились к боярам и подставили им согнутые спины свои.

Василий, зарывшись по шею в снег, наблюдал из-за сосны за прибывшими.

«Погоди, каты, похолопствуете и вы ужо!»

Едва загонщики были расставлены по местам, боярин с гостями ушёл в глубину леса.

Батожник забежал далеко вперёд. Вдруг он обо что-то споткнулся и упал лицом в сугроб. — Нишкни!

Перед носом его завертелся кулак.

— А и не духом единым!

В деревьях запутался чуть слышный посвист. Общинники выскочили из засады и бросились на загонщиков.

Холопи, увидев направленные на них луки, покорно свесили головы.

— Нас-то пошто? Мы не свои… мы господаревы…

Их связали и свалили в кучу.

Выводков впереди небольшого отряда полз по снегу к псарям.

Зачуяв чужих, псы насторожённо обнюхали воздух.

Рубленник подал сигнал. Град стрел пронзил пёсьи морды. Тишь пробудилась визгом и заливчатым лаем.

Озверелый боярин затопал ногами.

— Подать мне ловчего!

И, щёлкнув плетью, бросился в сторону стана.

Его окружили отделившиеся от сосен белые призраки.

— Не гневался бы, боярин!

Василий навалился на князя и прежде, чем тот что-либо сообразил, заткнул ему лыком рот.

В будном стане тщетно дожидались возвращения охотников. Переполошённый хозяин сам поскакал верхом в город подать весть о пригоде.

Общинники увели полоненных в свою деревушку. На поляне с их глаз сняли повязки. Низко кланяясь, к боярам подошёл Тешата.

— А не показали бы нам милость, гостюшки дорогие, не наградили бы вольницу шубами да кафтанами с княжеских плеч?

Общинники одобрительно загудели.

Заложив два пальца в рот, Василий пронзительно свистнул.

Из землянки выбежала Клаша и потянула за собою цепь. Упираясь и глухо воя, за нею шагал волчонок.

Один из рубленников потёр весело руки.

— Стосковался, серячок, по говядинке!

Бояре сбились теснее и молчали.

Выводков по-приятельски похлопал веневского вотчинника по плечу.

— Али боязно?

И, снисходительно улыбаясь, причмокнул.

— Ништо тебе, не укулеешь!

Холопей тем временем повели в общую землянку и усадили за стол.

Клаша суетилась у огня. Общинники, облизываясь, распаковывали боярскую снедь, которую не позабыли унести из колымаг.

Обряженные в росомашьи шубы, в земские ферязи и кафтаны, в шапках с собольей опушкой, сбитых ухарски набекрень, в землянку ввалились староста, казначей и два рубленника.

— Батюшки! Падай в ноги, холопи! — заревели, покатываясь от хохота, общинники.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

По обычаю, далеко от Кремля остановились кони Ряполовского. Боярин, кряхтя, вылез из колымаги и, нащупав глазами церковь Иоанна Лествичника[56], что под колоколы, трижды перекрестился.

— Дай Бог здравия гостю желанному! — раздалось неожиданно за спиной.

Симеон оглянулся и так взмахнул руками, точно собирался подняться на воздух.

— Спаси Бог князя Ондрея!

Ондрей подозрительно оглядел холопя, державшего под уздцы его аргамака, и отвёл Симеона в сторону.

— А и повстречались мы с тобой, Афанасьевич, почитай… — голос его упал до едва слышного шёпота, — у смертного одра Иоаннова.

Ряполовский просветлел.

— Выходит, что задумано в земщине, то и Богом утверждено?

Целительным зельем вошла в его совесть благая весть.

«Преставится в Бозе… сам стол очистит…» — счастливо прыгало сердце. Однако он сдержал радость и глубоко вздохнул.

— Не было бы тут, князюшко, затеи какой?

Ондрей убеждённо тряхнул головой.

— Яз, Курбской, сказываю тебе! Сам Лоренцо, басурмен- лекарь, той хвори не берётся вон изогнать.

Они прошли молча в ворота между лестницей подле Грановитой и Серединной палатами.

Стрельцы, завидя бояр, низко согнули спины.