Розовая мечта

Дня три назад Юл перестал бриться и русая щетина на его щеках и подбородке придавала его облику небрежную мужественность. Вытянутый синий свитер и старые джинсы с лохматыми прорехами на коленях шли ему больше, чем парадный смокинг. Вот он стоит у березы, широко расставив длинные ноги в походных ботинках и прицелив бинокль к жилищу Юры. Я смотрю на светлые пряди, падающие на спину, на узкие бедра, покачивающиеся от нетерпения, и думаю о том, что Лара просчиталась, подбросив свой амулет: я не намерена уступать ей этого парня.

— Ты так загадочно улыбаешься, как Джоконда… — Развернувшись, он рассматривал меня в бинокль. — Только далеко-далеко, за краем реальности.

Я заслонила ладонью окуляры, отведя бинокль, и наши глаза встретились. Мы были на грани поцелуя, притягиваемые друг другом, как магнитом. Но Юл шагнув в сторону и зашагал прочь по косогору.

— Здесь старое кладбище. — Крикнул он, не оборачиваясь. — Веселенькая ночь нам предстоит!

Конечно же, на пригорке, среди берез, полагалось находиться погосту, вот с такими покосившимися крестами, забытыми, поросшими травой холмиками и свежими могилами, на которых ещё розовели поблекшие пластиковые розы.

— Здесь в округе остатки деревенек и, видимо, сюда свозят последних старожилов. Чтобы любовались с холма на родные места, где выросли, женихались, рожали детей… — Начала я.

— …А потом варили самогонку, страдали от побоев мужа и доставали из оврагов облеванных сыновей. — Продолжил Юл.

— Но ведь не все так! — Зло перебила я.

— Много, Слава, слишком много людей загублено. Слишком много, чтобы не помянуть КПСС и Сатану. Впрочем, они, видимо, родственники. Или сотрудники.

— Ты совсем не похож на эгоистичного, капризного мальчика, каким хотел казаться доктору Баташовой девять месяцев назад.

— Не знаю, почему меня — городского, прожженного циника, достали эти брошенные хаты, эти торчащие на пепелищах трубы, гниющие в бурьяне телеги и хомуты. А эти поваленные столбы и оборванные провода?! А разрушенные колодцы и брошенные сады?! — Он сжал зубы и на скулах заходили злые желваки. — Словно Чернобыль какой-то… А ведь живая земля!

— Ничего, милый, все теперь должно как-то выправиться, расправить плечи, выжить… — Успокаивала я его, обрывая лепестки ромашки, произнося мысленно детскую считалочку. Последний белый лепесток вспорхнул, оставив круглую золотую головку — «любит»! Я положила руку на его плечо и встала рядом, как комсомолка под пули фашистов. — Так хочется верить в счастливый конец. Вернее, в начало. В свет в конце тоннеля. Смотри, ты же прав, кругом цветущая, рвущаяся к солнцу земля, а на ней — живые и почти что светлые души…

— Что-то многовато упырей развелось на каждую живую душу. — Зло буркнул Юл. — Это агентство — хуже ассенизаторской службы. Такое ощущение, что весь в дерьме с головы до ног. Но не сам вывалялся, а тебя «подставили» и ещё пинка под зад дали — лети, милый, туда тебе и дорога…

— Кажется, мы проведем время в увлекательных философских дискуссиях. Это школа Лары? — Съязвила я, отчаявшись поднять настроение Юла. В этот день его трудно было настроить на лирический лад.

— Расскажи лучше, что прихватила перекусить? — Примирительно похлопал он меня по плечу и подтолкнул к машине.

…Мы устроили чудесный пикничок на траве, но начал моросить дождь и пришлось забраться в машину, свалив сидения. По нашему уговору на дереве возле Юркиного дома трепетала мокрая тельняшка. Если там произойдут какие-то изменения — появится что-то ещё или тельняшка исчезнет, — это будет сигнал тревоги. На экстренный случай Юра был снабжен ракетницей.

Мы видели, как с удочками наперевес, в рыбацких сапогах и куртке, наш подопечный направился к берегу. И вскоре после этого у дома появился мужичок, очевидно, из местных. Покрутился, осматривая автомобиль, и свернул на тропинку, ведущую в рощицу.

— Глянь-ка, — передал мне бинокль Юл. — Вроде неприметная личность.

Я настроила линзы и остолбенела: сдвинув на лоб мятую кепку, по дорожке шагал Геннадий. Его кирзачи скользили по размокшей глине, ивовый прутик в руке ловко охаживал плечи, отгоняя оводов и слепней. Он шел явно со стороны озера, хотя и не имел при себе снастей или удочек.

— Ты его узнала? — вцепился в меня Юл. — Эй! Не тяни — кто этот мужик, а?

Я села на камень, потеряв сразу силы и дар речи. Юл присел рядом и заглянул мне в лицо.

— Это Аркадий?

— Это тот, кому прострелили руку в моем подъезде.

— Друг Сергея?

— Друг, помощник, агент — не знаю. Может, уже враг. Не знаю, не знаю!

Дождливые сумерки казались бесконечными — время зависло в туманной мути между днем и ночью. Закрывшись в машине, я дремала на сидении, когда дверца тихо приотворилась и Юл жестом выманил меня наружу. Нацелив бинокль на избу, я увидела рядом с тельняшкой Юры оранжевое пятно его рыбацкого жилета.