Розовая пантера

Он пододвинул поближе газету, сжал в пальцах ручку и принялся, как часто с ним случалось во время скучной телефонной беседы, выписывать на полях кудрявые вензеля. Они разговаривали о погоде, о курсе доллара, о последней выставке работ Рериха в Центре национальных культур, которую вместе посетили на прошлой неделе. Беседа затянулась минут на пятнадцать, по прошествии которых Алексей с видимым и уже знакомым облегчением наконец повесил трубку. Он посмотрел на часы, прилег на диване, закинув руки за голову в надежде, что сон сморит его и этот бесконечно тянущийся день наконец станет всего лишь вчерашним. Закрыл глаза и стал представлять себе по привычке морские пейзажи, портреты и натюрморты, реальные, имеющие автора и еще не написанные, автором которых полагалось стать ему самому. Для Алексея это был достаточно распространенный способ «убийства времени», как он сам выражался, и относился он к нему с большой долей иронии.

Впрочем, он заранее с тоской предчувствовал, что в этот проклятый вечер ему едва ли удастся сосредоточиться даже на пейзажах, потому что в принципе они и были источниками его тоски, эти не нарисованные пейзажи. Предчувствия его оправдались, но оправдались каким-то странным образом. Он даже сначала не понял, в чем дело, откуда взялось это непонятное ощущение и почему оно крепло с каждой минутой: как будто в комнате присутствовал и наблюдал за ним кто-то посторонний. В комнате Алексей был один, он это точно знал, потому что мама смотрела за стеной телевизор, а в квартире, кроме них двоих, никого не было. Он все-таки открыл глаза, мысленно посмеявшись над самим собой, никого не увидел, конечно, снова закрыл глаза и тут же вскочил с кровати, внезапно догадавшись… Схватил со стола газету с кроссвордом — ну конечно, вот в чем дело.

— Не понимаю… Ты-то каким образом здесь оказалась? Чего тебе здесь надо и кто тебя сюда звал? Не понимаю…

Ответа, конечно, не последовало, но Алексей и не рассчитывал его услышать. Он пристально вглядывался в знакомые черты, отмечая про себя, что достаточно точно обрисовал и линию подбородка, и губы, и круглые глаза, которые казались живыми, а если добавить в них чуточку цвета, они бы точно заискрились… Шапка растрепанных волос и челка, которую она, видимо, только что убрала со лба только ей присущим движением пальцев…

«Ну надо же, — подумал он, — это ведь я сам сотворил. Пока с Людочкой беседовал про доллары и про погоду. Взял и нарисовал. Ох уж эти ручки шаловливые мои — творят, что им вздумается! Ведь и в мыслях не было никакого портрета…»

Он опустил газету на стол, какое-то время еще смотрел на портрет, изучая каждую линию, каждую деталь. Потом рассеянно обвел глазами комнату, шагнул к книжному шкафу.

— Четвертый… Да, кажется, это был четвертый том, где-то в начале…

Перелистав несколько страниц, он достаточно быстро нашел то, что искал.

«…дочка директора, Эммочка, в сияющем клетчатом платье и клетчатых носках — дитя, но с мраморными икрами маленьких танцовщиц, — играла в мяч, мяч равномерно стукался об стену. Она обернулась, четвертым и пятым пальцем смазывая прочь со щеки белокурую прядь, и проводила глазами коротенькое шествие…»

Бесшумно открылась дверь.

— Алеша?

Он опустил раскрытую книгу на грудь.

— Что читаешь?

— «Приглашение на казнь».

— Ну читай, читай. — Анна Сергеевна любила Набокова. — Ты Людочке-то позвонил?

— Позвонил.

— «Приглашение на казнь» ты уже читал вроде… Дай-ка я тебе шторы задвину. — Она прошла в комнату, остановилась возле окна. — Перечитать, значит, решил?

— Да, вспомнить кое-что…

— Ну читай, читай, — снова повторила она, постояла немного и, собравшись выйти из комнаты, заметила вдруг портрет на полях газеты, взяла в руки, поднесла к близоруким глазам. — А это кто?

Алексей молчал некоторое время, думая о том, что он сам, если разобраться, понятия не имеет, кто это. Кто она такая, откуда взялась — да и есть ли на самом деле?

— Это я так… Иллюстрациями баловался. Это Эммочка, помнишь, дочка директора тюрьмы…

— Эммочка? — Анна Сергеевна продолжала пристально вглядываться в абрис.

— Похоже?

— Не знаю, — задумчиво ответила мать. — Та вроде совсем маленькая была, девочка. А эта скорее на Лолиту похожа. Ладно, Алешка, спокойной ночи. Что-то у меня голова разболелась, пойду, лягу.

— Спокойной ночи, мама. Значит, говоришь, больше на Лолиту похожа?

— Ну да.

Анна Сергеевна закрыла дверь. Алексей некоторое время прислушивался к ее шагам, потом услышал, как щелкнул в родительской спальне выключатель.

— Вот и поди-ка разберись, на кого ты похожа. — Он снова поднялся, искоса глянул на портрет. Закрыл книгу, поставил ее на полку и принялся стелить постель.