Розовый бархат

А потом мы целовались и целовались. Ноги устали, но мы не сходили с места. Глаза, губы, волосы, нос и брови, я узнала каждый пяточек ее лица.

Так мы простояли в коридоре, наверное, час или больше. На следующий день у меня болела челюсть. И мы смеялись, прижимались, смотрели в глаза и шептались. Что шептали? Понятия не имею, что.

Что такое любовь? Это что-то огромное. Что-то между музыкой и порывом в душе, между небом и падением, между жарой и ознобом спины. Это что-то нежное и теплое, то, что рвется из тебя наружу и не дает думать. То, что наполняет тебя пением и дыханием.

Я не представляю, что будет дальше, но сейчас я любила Лерку, а она меня. Мы встречались буквально каждый день. Девичья любовь — это еще одна сторона непонимания общества, и я не хотела осуждения, не хотела взглядов и порицаний. Поэтому мы целовались там, где никто не видит, в подъезде, в лифте, за углом, в ванной и на кухне. Я могу назвать это счастьем, наслаждением, страстью, как угодно, но мы не могли друг без друга. Нехотя я уходила домой и с нетерпением ждала следующего дня.

Рано или поздно мне придется признаться ей в своей тайне, но поймет ли, примет меня такой какая я есть, или все рухнет. Я боялась этого и как могла оттягивала этот момент.

Сегодня последний день в школе, завтра каникулы. Леры в школе не было, дома тоже, я шла по городу, по тем местам, где чаще всего ходили. Случайно увидела ее в парикмахерской, она подстригла свои длинные волосы и сделала прическу каре, ну прямо француженка. Ушки прикрыты, ровная с загибом челочка, открытая шейка, чуть выпирающие ключицы. Лерка стала худенькой, ну прямо малолетка. Увидев меня, она с визгом бросилась на шею.

— Как тебе, — и потрясла головой.

— Круто.

Не заходя к ней домой, мы ушли гулять. Гложила мысль о том, что я должна все рассказать. Не завтра, так я буду уходить все дальше и дальше, а потом начну врать, нет, надо сегодня. Стемнело быстро. Найдя тихое место, я посадила Леру рядом и все ей рассказала. На душе было скверно. Она молчала, только глазами хлопала.

— Ты меня разыгрываешь? — спросила она.

— Нет.

Улыбка на ее лице растаяла, пальцы стали бестолково поправлять прическу, а потом она не попрощавшись убежала. А что я ожидала, что она скажет, мол, круто. Нет. Все кончено. Я не могла плакать, хотя очень хотелось. Но я поступила честно, поэтому испытала облегчение. С паршивым настроением я вернулась домой.

Любовь никуда не делась, она была со мной. Разве можно врать близкому человеку? Разве можно так себя защитить? Разве честно пользоваться доверием того, кто тебе дорог?

На следующий день я с утра убежала устраиваться на работу. Хотелось помочь родителям, хотелось просто самой что-то купить для себя. И вообще, мне надо чем-то заняться, лишь бы не думать о Лере. Все кончено, иначе и не может быть.

Поднимаясь по ступенькам в подъезде, я услышала ее голос.

— Женька, — голос был жалобным, тихим.

Опустив голову, она осторожно шла ко мне. Я молчала, не знала, что и говорить. Лера подошла и уперлась головой мне в грудь.

— Я люблю тебя, — дрожащим голосом сказала она. — И мне совершенно все равно кто ты. Я люблю, понимаешь, люблю.

Голос Леры дрожал. Я испытала гордость за ее слова. Обняла, прижала к себе, а потом… В общем, пошлепала ее по попке. Лерка встала на цыпочки и, вытянув шейку, подставила свои губки для поцелуя.

Через минуту я втащила ее в свою комнату, и мы легли на пол. Смотрели на совершенно пустой потолок, но за ним скрыто небо. Голубое, тёмно-голубое, бирюзовое и черное, алое и розовое. Оно там, за этим потолком. Я смотрела на него и улыбалась себе. Чувствовала запах лета, тепло солнца, ветер и эти звуки. Белый потолок, он такой странный, как будто может от меня скрыть небо.

Эта история написана для вас. Для всех тех, кто любил или был любим, для тех, кто трепетал от одного имени. Кто злился и прощал, кто целовал и гладил, кто просто способен любить. Эта странная история для вас.

Коленки, или Вечерний этюд

Цените моменты до того, как они станут воспоминаниями.

Сказать, что я не знала, что со мной происходит, значит ничего не сказать. Я все же могла анализировать обстановку, но не могла ничего делать, как будто из меня вынули стержень самозащиты, возможности оценивать, контролировать и моментально реагировать на опасность. Но я не могла. Во мне это просто пропало, как будто никакой самозащиты и не было. Это состояние я не могла ни с чем сравнить, просто не с чем было, и поэтому оставалась совершенно спокойной.

Голова не кружилась и не гудела, внутри не тошнило и на горло ничего не давило, но мысли… Да их просто не было. Я не испугалась этого состояния. Так бывало со мной, когда хотелось просто отдохнуть, ни о чем не думать, просто отдыхать и все. Вот и сейчас… Мыслей не было и ничего взамен. Ни действий, ни эмоций, вообще ничего.