Розовый Меркурий

Господин Крал показал мне осторожно взятую пинцетом марку из альбома, защи­щенную от всяких случайностей прозрачным конвертиком. Как всякий любознательный и культурный филателист, я знал, что ценность этих марок, выпущенных во времена окку­пации Бельгии германскими войсками, возрастает, если украшающие их звездочки стоят не на одном уголке, а на двух. Я до боли напрягал зрение, пытаясь разглядеть, не принад­лежит ли эта марка к подобному виду. Однако ничего такого я не заметил и в недоумении покачал головой.

— Почему вы качаете головой? Не поняли в чем дело? — спросил Крал.

— У нее, кажется, небольшой дефект. Она как будто была сломана, — сказал я, что­бы вообще что-нибудь сказать.

—  Конечно, у нее небольшой дефект, — Крал обиделся, что я заметил недостаток, а не преимущество. — Но вам и в голову не придет, что в Бельгии во время войны немцы надпечатывали на два франка пятьдесят сантимов только германские марки стоимо­стью, равной двум имперским маркам! Между тем эта надпечатка здесь сделана на марке стоимостью в одну марку. Одну! Вот в чем дело, мой милый. Ошибок такого рода сущест­вует лишь 13. И то это, имейте в виду, уже гашеные, использованные марки. А вот неис­пользованных существует во всем мире только две. Одна находится в коллекции Берлин­ского музея министерства почт, а вторую вы видите перед собой, она моя. Заметьте себе, она не сломана, а только надломлена. Это крайне важно. Ее нашли в кармане у германско­го шпиона, а там ей, надо полагать, не было уютно. Но зато ее подлинность заверена. В качестве доказательства у меня имеется судебный приговор, по которому первый ее владелец был расстрелян. Следовательно, относительно ее сомнений быть не может, а вот о марке в берлинском почтовом музее этого, мне думается, сказать нельзя. Там могли ее изготовить сами. Вот каковы дела, филателист вы мой…

Обиженный Крал продолжал перелистывать страницы альбома, поучая меня, помо­гая разобраться в интересных различиях марок, относящихся к периоду оккупации Бель­гии в 1914—1918 гг., так как заметил значительный пробел в моих познаниях. Но я пре­рвал его. Шпион, приговор, расстрел — а он толкует мне о каких-то там сдвинутых буквах и цифрах в этих надпечатках!

Я засыпал его вопросами: где он обнаружил эту марку, что он знает о шпионе, мож­но ли взглянуть на приговор. Последовал путанный рассказ Крала, он все время перепры­гивал через пятое на десятое, все эти вещи казались ему посторонними и не очень интере­совали его.

Сначала он рассказал кое-что об офицере французской разведки, служившем после войны в прирейнской области. Эту марку, цена которой тогда еще не была в полной мере ясна, офицер обменял у Крала на хорошую серию Posta Ceskoslovensk`a 1919 г., являвшую­ся тогда отличным материалом для обмена. В чем-то он выиграл, потому что марка все же была надломлена. Впрочем, Крал умеет славно чинить и более тяжелых марочных калек. Лишь после этого он поведал о том, как французский майор открыл эту редкость.

Если в моем рассказе имеются упущения, то виноват в этом мой друг, не сумевший складно передать повествование француза. Мне хотелось все уточнить, найти офицера, поговорить с ним, но мой ограниченный коллекционер не запомнил даже имени француз­ского офицера.

—   Ну забыл, и все тут. Постойте, постойте, я кажется припоминаю… Его фамилия напоминала название какого-то музыкального инструмента… Гм, но какого…

Я назвал ему все музыкальные инструменты, пришедшие мне в голову, надеясь, что он вспомнит фамилию.

—  Скрипка, виолончель, контрабас, флейта, литавры, тамбурин, тамтам, фагот.

—  Гм, что-то вроде фагота…

И это было все. Я вынужден был довольствоваться рассказом Крала, который я вы­качивал из него в течение нескольких дней. Далее Крал показал мне заверенную копию судебного приговора, подаренную офицером в придачу к марке и яснее ясного доказы­вающую ныне подлинность этой редкости. Наконец, я видел марку, сломавшуюся попо­лам в кармане германского шпиона. Следовательно, я могу построить свое повествование об этом событии, стараясь передать его так, как оно звучало в устах француза. Бьюсь об заклад, что он не примешивал в него филателистические поучения, которыми Крал пере­плетает и путает каждую свою историю.

Так вот, если я правильно передаю это происшествие, то оно в устах француза вы­глядело примерно так:

«В ночь на 14 июня 1917г. окопы 11-го полка легких стрелков были атакованы неда­леко от Берри о Бак превосходящими силами немцев. Кроме нескольких квадратных ки­лометров, полк потерял почти восемьсот человек, однако задуманный в этом месте про­рыв немцам не удался. Разбитый одиннадцатый полк отвели в тыл, его место занял дру­гой, свежий, начавший сразу контратаку, и уже девятнадцатого утром вся потерянная тер­ритория была возвращена назад. (Эти точные, почти исторические данные получены мною от Крала. Они выписаны из обоснования судебного приговора, так что они вне со­мнения.)