Розовый слон (сборник)

Вот это мужчина в городе! Мелковатый, но одет обдуманно, у него свой стиль — волосы гладко зачесывает, не лохматый, как другие. Английские усики. Солидный — не обезьянничает черными очками. Денег у него, правда, маловато. На пиво хватило, на шницель уже нет. Неплохо: бедные не задаются.

Сунеп с директором свернули с Рижской улицы в немощеный переулок направо. Он вел вниз к реке и был длиною всего в три дома и три сада. Улочка походила на газон с пешеходными тропинками по бокам. Перед последним домом паслась на привязи коза, которая пыталась боднуться с другой привязанной козой, таким образом они перегораживали цепями всю улицу.

— В этом доме исполком выделил одну квартиру для дома культуры.

Двухэтажный однотрубный дом был когда-то выкрашен зеленовато-коричневой краской и покрыт толем. Двор отгораживали темно-зеленые кусты сирени. У стены дровяного сарайчика поднималась двухэтажная клетка, из которой сквозь проволочные сетчатые двери поглядывали на Сунепа кролики и принюхивались.

— Внизу живут Скродерены. Младший сын Андрис пишет стихи, если нам нужно к юбилею или по случаю поздравлений. Очень быстро пишет.

Одна тропинка вела сквозь сиреневые кусты.

— На реку ходят, воду черпают с мостков.

Странным казался второй этаж дома: у торцевой комнаты одна стена и часть крыши состояли из мелкоклетчатого стекла. Несколько шибок было разбито.

— В прежние времена, когда фотоснимки делали при свете взрыва магния, там проживал фотограф Уступ. Нужный чулан на полуэтаже, — заметил Касперьюст и отпер филенчатую дверь с деревянной ручкой, которая заполняла ладонь, как рукоятка пистолета. В огромной комнате стояла застеленная железная кроватка, стол и массивный стул. И графин на столе.

— Из дома культуры можете взять умывальный таз и кружечку, — разрешил Касперьюст.

— Обживемся, — бодро ответил Сунеп, потому как воспитанный человек не выказывает усталость.

Остекленная дверь вела в помещение, у которого одна стена и часть потолка были стеклянными в клеточку. Через пробоины струилось свежее вечернее дуновение. Если бы все стекла были целы, воздух пропах бы дохлыми мухами. В этой комнате единственной утварью была пустая бутылка из-под лимонада. В обоих помещениях стены украшало несколько афиш. Афишами иногда кое-что прикрывают. Худшим могло бы оказаться — следы клопов… Осторожно, словно подол дамы, он приподнял нижний край афиши "Волки и овцы". На Сунепа не глазели ни кровожадные клопы, ни разъедающие одежду тараканы — вместо этого разукрашенные королевскими лилиями обои были просто потерты. Под "Одним осенним кленом" и "Приглашением во дворец" даже штукатурка выкрошилась. Касперьюст изобрел не только своеобразный, но и дешевый и быстрый метод ремонта.

Внеся чемодан и портфель, Сунеп начал устраиваться. На спинку стула повесил многослойно сорочки и другое белье. Из-за печки вытащил полено, привязал посередине его веревку и создал таким образом вешалку для пиджака и пальто. Придется воровать, на одну зарплату эти апартаменты обставить невозможно. С графином отправился за водой. Прошел сквозь сирень, спустился по укрепленным дощечками ступенькам до мостков и, нагнувшись непривычно низко, с бульканием зачерпнул в графин воду. Река — так себе, метров десять шириной, ленивая, местами даже стоячая. Там над водой плавали листья и кувшинки. Прикованные к берегу слоновыми цепями лодки свидетельствовали о том, что река судоходная и бывали случаи, когда использовались чужие лодки. Возле потухшего костра валялись целлофановый пакет от дамских чулок и чисто выеденная банка из-под трески. В хозяйстве пригодится — Сунеп поднял консервную банку.

Он положил ее у кровати — станет пепельницей, ибо, живя в одиночку, опасался пожара. Никто в такую минуту его не разбудит, не успеешь и брюки надеть. К салату из свеклы его не приучали, хотелось есть. В Копенгагене в таких случаях пьют воду, пишет Гамсун в книге "Голод". Сунеп схватился за горлышко графина. Пить или не пить? Котят в реке топят, такова судьба котят и городских рек, — но разве в приличных колодцах не тонут лягушки? Тут в дверь постучали, и Сунеп отставил графин, чтобы не подумали, что он схватил его с целью самообороны.

— Войдите! — Он включил голую потолочную лампочку.

В Гауяскалнсском санатории он не успел вернуть десять рублей шоферу, семь электрику, но это были картежные долги — значит, кавалерские долги, которых не взыскивают; но пять рублей лаборантке… В Бирзгальскую книгу адресов он ведь еще не был занесен. Вошел длинный, тощий юноша в джинсах, кедах, рубашке, нижние углы которой были завязаны модным узлом над пупком. Светлые, мягкие волосы вились и опускались на Лоб яйцевидный, взгляд нервный. Нечто гамлетовское.

— Добрый вечер, — сказал вошедший искусственно низким голосом, поставил на стол бутылку молока, сунул ладони в пришитые спереди штанов карманы и опустил большой, мягко округлый подбородок, как огурец, на грудь, чтобы можно было смотреть исподлобья. Хоть поза и стандартная, но стандарта всемирного.