— Ну, право же: я забыл. Очень прошу вас, объясните. — препирался Бертул.
Чтобы двигаться и всесторонне развивать мускулатуру в сопровождении музыки, — пояснила Шпоре.
— А в энциклопедическом словаре сказано: чтобы люди были друг другу ближе. И если это правда, то эти танцы лучше всего выполняют всемирную задачу сближения людей.
— Вы берете на себя тяжелую моральную ответственность. Если в Бирзгале понизится нравственный уровень… — угрожала Шпоре.
— Ради бюджета я беру на себя все, за исключением выплаты алиментов чужим детям, — отозвался Бертул, а Кергалвис и Шпоре отступили до входных ворот парка.
Теперь на эстраде стало так тесно, что даже солист балета мог бы только топтаться. Бешеный шум и вихри света отфильтровали менее выносливых и более солидных. Остались только настоящие топтуны. Иной, закрыв глава, даже засунув руки в карманы брюк, с согнутыми в коленках ногами, утрамбовывал землю и чувствовал себя счастливым.
Школа — это как венский вальс: это широкие круги на паркете зала или же как искусное танго — то на носке туфельки, то на каблуке. Жизнь — это теснота, толкотня, это когда чужой локоть вонзается в твои бока на досках танцплощадки. Между этими полюсами, которые прикидывались, будто не замечают друг друга, чего-то не хватало, размышлял Бертул.
Вдруг его схватил за руку незнакомец, на вид более солидный, чем те, что остались на танцплощадке.
— Вы же помните меня? — спросил тот.
Бертул не помнил его, но разве всякое незнание необходимо выказывать:
— Вы работаете.
— Ну да, все там же, на бензозаправочной. — И затем шепотом: — Не можете ли впустить нас за сцену? Мы солидная компания. Прежний директор — всегда пускал. Роса на траве… Ну как, лады? По рукам? — Незнакомец пожал ладонь Бертула, и в ней осталась какая-то бумажечка. Засовывая ее в карман, Бертул покосился. Зеленая. Ого! Эта система подходящая.
— Допустим, что я впущу вас… — Он наморщил лоб. — Но ни одного окурка! Иначе вы сгорите до того, как меня посадят в тюрьму.
В тени за их спинами уже стояла солидная компания: еще один молодой человек и две дамы с сумочками. Бертул отпер двери дирекций. Все четверо вошли за ним. Две тусклые, запыленные лампочки создавали полумрак, в котором висели на высоте потолка какие-то мостики, разные занавески, блоки и веревки декораций. Каменные стены здания глушили неистовый шум внешнего мира.
— Ну, давайте взбираться вверх по ботве волшебной фасоли, — сказал Бертул, ухватившись за поручни крутой узкой лесенки.
Вот черт! Как это он до сих пор вовсе не приметил надпись "Дзиедонис" на бетонной штукатурке. Визитная карточка знаменитого мужского хора? Оказалось, вся стена на высоте двухэтажного дома испещрена различными, вполне художественными, удобочитаемыми надписями — "Земгальский театр". "Братья Ошлапини". "Народная пьеса Родина". "Семеро двойняшек". "Лиепайская опера".
Какую прекрасную традицию лет пятьдесят тому назад ввел тогдашний хозяин дома! Как хорошо, что опрятный Касперьюст не приказал побелить воистину рукой художника написанную возвышенную историю Бирзгальского дома культуры!
Но мужчина, который отдал три рубля за постой, превратно понял Бертула:
— Это не мы стены запачкали. Насчет этого будьте спокойны!
Они достигли галереи, которая вела вокруг помещений сцены. С такой высоты головой вперед, и амба. В дальнем конце находилась платформа. Там-то и обосновалась компания. Договорились, что выходная дверца котельной останется незапертой. Пригласив продавца бензина с собой вниз, Бертул предложил ему матрасы со склада рухляди по рублю за штуку. Компания понесла два матраса наверх.
Как только Бертул исчез в преисподней, оставшиеся выпили, закусили. Продавец бензина бросил свой матрас сверху в бездну, куда-то на сцену, со словами:
— Пусть блохи убьются!
Вверх поднялось облако пыли, и все стали чихать. Одна парочка спустилась к матрасу. Джентльмен изрек:
— Будем спать на зеленом лугу! — и, отцепив нужную веревку, спустил с чердака декорацию с лугом, Ивановыми травами и озером. После этого все погрузились в интимные беседы.