Розовый террор

Директор чувствовал себя в гостиничном номере так же по-хозяйски, как в собственном кабинете. Он прошелся по комнате, выглянул в окно, неодобрительно покачал головой, затем бдительно задернул штору. Было ли на свете место, где он не чувствовал себя хозяином?

– Так, девчонки, быстренько за мной. И не копаться – не люблю.

В буфете директор взял меню и, не считая нужным показывать его девчонкам (как не дает доктор опасно больному лист с целительным рецептом), заказал официантке ужин. При этом он озабоченно поглядывал на сестер, будто прикидывал, сколько и чего следует заказать для поддержания их душевных и физических сил.

И вот сестры обжигались дымящимися жирными блинчиками с мясом, дули на какао, отгоняя коричневые пенки, которые – хотите верьте, хотите нет – затянули стакан сверху на треть, и, перебивая друг друга, говорили, что нельзя им уезжать из Еланки, никак нельзя, понимаете? И не из-за того, что денег нету, то есть и из-за этого тоже, конечно, но это не главное. А главное то, что если они уедут, у них уже никогда ничего в жизни не получится, понимаете? Нельзя им отсюда уезжать, иначе так и будет судьба носить их по ветру, как листочки дубовые.

– Взять еще? – директор кивнул на блюдечки в масляных потеках.

Это мог быть вопрос, намеренно уводящий в сторону. Сестры переглянулись.

– Так, – сказал директор, вероятно, отметив про себя чересчур болезненную реакцию сестер на каждое его слово. – Паспорта есть, надеюсь? Молодцом. Говорите, десять классов закончили и аттестаты при себе? Совсем молодцом, лягушки-путешественницы… На любую работу, говорите?

Сестры, соглашаясь, яростно затрясли головами.

– Две-то единицы нам очень нужны, в садик – воспитательницу и няню. Старый садик забит под завязку, нового как такового пока нет, не утвержден сверху. Но мы вот создаем – на общественных началах. Молодые мамы жаждут работать наравне с мужьями. Малышей оставить не с кем. Вот и устраиваем такой нелегальный садик на дому. Знаете, как у пингвинов. И назовем – «Пингвин». Вот, даже название есть, а работать некому.

Многого с вас не потребуется – присмотреть там за малышней, штанишки сменить.

Рисовать умеете – картинки рисуйте, петь умеете – пойте. Обедать мамы будут забирать их домой. В первое время будет трудно. Домашнее постельное белье запретила брать СЭС, и прачки нет, но, уверяю, после посевной разживемся крупногабаритной стиральной машиной – автоматом. Зарплатой будут те деньги, что мамы соберут между собой. На это дело они не поскупятся, гарантирую. Жить будете в пристройке, что у садика. Утеплим ее…

Сестры не дали ему договорить. Ахнули, всплеснули руками и в один голос закричали, что никакая холодная пристройка их не пугает, и вообще – они всю жизнь только и мечтали работать с маленькими.

– Медосмотр, оформление документов – завтра. Завтра и расскажете, как занесло вас сюда, лягушки вы путешественницы. Прием у меня с десяти утра.

11

На стенах избушки, куда они вошли, по-новогоднему красиво переливался иней. У дверей висел термометр, столбик на нем едва поднимался до восьми градусов тепла. Правда, сначала они не обратили на это внимания. Скинули плащи, засучили рукава свитеров. Затянули песню и принялись за чистку и мытье.

Да вот беда, печь не хотела растапливаться, едкий дым игнорировал широкую трубу и упрямо лез во все щели. Беспокоясь, чтобы не закоптели стены, Ляля открыла настежь дверь. Освобождённый дым плавной синей рекой благодарно рванул в щель. Пришлось снова натягивать плащи. Сестры убрались еще немного, но двигались в плащах неуклюже. Хотелось сжаться в тоскливые комочки: и почему же им так не везет в жизни и почему они самые разнесчастные на свете, даже комнату им дали холодную?

Вот проскрипело крылечко под мужскими ногами. Вошел незнакомый дядька в телогрейке – и сразу к печи: «Не растапливается, растуды ее?» Подкидывая в руке молоток, обошел печку, что-то прикинул и вдруг, прицелившись, жахнул молотком по ее беленькому боку. И ожесточенно колошматил до тех пор, пока не осыпалась побелка и глина, и кирпичи не зашевелились в своих гнездах. Дядька осторожненько повынимал их, потом засучил до плеча рукав рубашки и начал необыкновенно нежно погружать выгнутую коромыслом руку в отверстие, пока рука не скрылась там по самое плечо..

Через час Неля отмывала его волосатую руку от жирной сажи, и дядька говорил им, довольно поглядывая на то место, где красовалось выпуклое, замазанное глиной пятно:

– Ух, девчатки, ждите жарищи – не продохнуть будет!

И хотя сестры понимали, что куда уж не продохнуть, хорошо бы переспать по-человечески, но все равно от шутки становилось вроде теплее. Печник оказался прав: к вечеру температура в комнате поднялась до двадцати трех градусов – это при открытой еще трубе!

Перед ночью Неля застелила кровать, взбила огромные подушки в цветастых наволочках, откинула стеганое одеяло:

– Ваша любимая лошадь подана, сэр!