Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века

Посредственные романы ее всегда будут нравиться, всегда с приятностию станут читать их. Сохраняя строго благопристойность, она умела дать цену действиям самым маловажным; у нее один взгляд, одно слово, одно пожатие руки — значат более, занимают читателя более, нежели у других авторов последняя жертва любви[73].

Посредственность и благопристойность произведений Жанлис маркируется как достоинство: они безопасны (в них нет тлетворных идей, как у того же Вольтера) и понятны многим. Не в последнюю очередь именно эти качества привлекали в ней Карамзина, ведь его задачей было привлечение новых читателей: «Не знаю, как другие, а я радуюсь, лишь бы только читали! И романы самые посредственные, — даже без всякого таланта писанные, способствуют некоторым образом просвещению»[74].

Собственное отношение Карамзина к плодовитой писательнице (и ее коллегам) было окрашено иронией — это видно из заметки в разделе «Смесь» шестого номера «Вестника Европы» за 1802 год, сообщавшей о реакции публики на смерть парижского слона (вероятно, речь идет о смерти слона в Парижском зоопарке):

…госпожи Жанлис, Кондорсет[75], Талльен[76], Бертен[77] приходили изъявлять ей <«овдовевшей» слонихе> сожаление; <…> первая рассыпала у ног ее 40 томов сочинений своих; <…> вторая философствовала с ней; <…> третья советовала ей снова выйти замуж и тотчас развестись; <…> четвертая критиковала наряд ее, фигуру хобота и проч.[78]

Конечно, эти наблюдения, принадлежащие «французскому журналисту», расценены как «не очень остроумные», однако, зная о склонности Карамзина к литературной игре и его культурном скепсисе, можно предположить, что ироническая оценка Жанлис в заметке близка его собственной. Пропаганда Жанлис отвечала его просветительским задачам: ее сочинения были поучительны и безопасны для читательниц, особенно для тех, которые хотели писать сами, — в отличие от более радикальной мадам де Сталь.

Имя мадам де Сталь тоже являлось на страницах «Вестника Европы», но гораздо реже, отношение Карамзина к ней было сдержанным. Он перевел ее роман Zulma, в русском варианте получивший заглавие «Мелина». В этом романе де Сталь еще остается в рамках сентиментальной чувствительности:

Для того, чтобы описать любовь, я хотела показать картину горя самого ужасного и характер самый страстный. Когда горе бывает бесповоротным (безвозвратным), тогда душа находит какое-то хладнокровие, которое позволяет думать, не переставая страдать. Вот в таком состоянии страсть должна стать самой выразительной. Я пыталась поставить в такое положение Зюльму. Это писание более всех других близко моей душе[79].

Роман был близок Карамзину: «В переводе он не только воспроизвел зарождение и развитие глубокого чувства Мелины, ее самопожертвование ради Фернанда, трагический, горестный исход этой любви. Он также внес в стиль произведения дополнительную лирическую тональность»[80]. Как отмечала О. Б. Кафанова, «это сочинение в переводном наследии Карамзина любопытно по многим параметрам, но прежде всего в связи с парадоксальным расширением понятия чувствительности»[81].

Однако уже в рецензии на роман де Сталь «Дельфина» Карамзин заключил: «Сей роман есть волшебный замок, в котором нельзя жить; стены его блистают диамантами, а нет ни одного стула»[82], а характер главной героини — женщины, идущей против общественных предрассудков — счел надуманным. Чем более «радикализировалась» де Сталь как писательница, тем более сдержанным становилось отношение Карамзина к ней.