Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века

Сердце мое не было развращено, ниже́ в закоснении: безбожие вольнодумцев, изливающих ежедневно в присутствии моем адские, гибельные правила, перелилось чрез слух в юный, колеблющийся мой разум и ядом своим заразило голову. Мне было от 11-ти до 12-ти лет, когда молодые господа, бегающие от этикета и принуждения, оставляли важную беседу разумной нашей тетушки и уходили в нашу комнату под покровительством моих братий, которое удалению их придавало вид благопристойности. Тут начинались жаркие споры. Философия и атеизм были тогда, по милости французских безбожных писателей, в моде. Лица спорющихся в нашей комнате гостей были: философы-деисты: Гаврила Осипович Белов, умный, благородный и смелый юноша лет 22‐х, заразившийся в Московском университете, и можайский стряпчий, редкого благородства; философы-атеисты: старик Жохов и юноши, которых назвать не желаю. Я слушала споры сии с неизъяснимою жадностию, боясь проронить единого слова. Не знаю, отчего стряпчий предпочтительно привлекал к себе мое внимание. Был ли он красноречивей, или только казался таковым, я теперь не берусь решить; но знаю, что принимала каждое его слово за убеждение. Он говорил внятно, чисто, ясно; толковал систему мира, тяготение тел, непреложный порядок природы, бессмертие души и отвергал все постановления церкви. Речи атеистов меня отвращали; он же, не ведая того сам, сделался моим учителем. В продолжение споров я не спускала с него глаз и на 12‐м году начала тайно размышлять о системе мира, тяготении тел, бессмертии души и суетности церковных постановлений. Резвость и игры товарищей казалися мне дурачеством, я искала уединения, была ленива к работе, и странностью своих поступков опротивела тетушке, которая и без того ко мне не благоволила[439].

Бунина дает оценку себе («резвость и игры товарищей казалися мне дурачеством, я искала уединения, была ленива к работе») и своему окружению и характеризует его воздействие довольно негативно. Однако сама обстановка, как ее описывает поэтесса, была весьма интеллектуально насыщенной. О Г. О. Белаго, которого упоминает Бунина, сохранились воспоминания Э. И. Стогова: «Живя в Золотилове, я с отцом часто бывал в Федоровском за рекой Калочей; там жил помещик Гаврило Осипович Белаго, он был двоюродный брат отцу. Сам Белаго, должно быть, был образованный, а может, и ученый человек; я заключаю из того, что у него часто собирались и гостили мартинисты»[440]. Из этого можно осторожно предположить, что первоначальное образование поэтессы было лучше, чем она старалась внушить собеседникам и читателям (разумеется, наличие интеллектуального салона вовсе не предполагает обязательного системного образования). Бунина старательно подчеркивала свое сиротство, оно стало важной составляющей ее авторского мифа. Так, в цитируемом выше письме Семенову она особенно отмечала, что тетка была с ней холодна. Тот же мотив присутствует и в ее стихах, например в стихотворении «Сон с корабля»:

Сиротка, летая
От думы и в думу,
Ко сну перешла.
Ветр, крылья усталы
Простря над водами,
С сироткой уснул[441]

.