Розы и хризантемы

— Ты забываешь домашние сражения, — подсказывает мама, — каждое стоит двух войн!

В раздевалке очередь за пальто. Я стою самая последняя, передо мной Ика Никонова — Ика-Ника. Мы с Икой-Никой почему-то везде оказываемся рядом. Наверно, потому, что мы две копуши — все делаем медленно: и пишем медленно, и портфель собираем медленно, и переодеваемся медленно. Не знаю, почему так выходит — стараюсь делать быстро, а все равно остаюсь последняя.

В углу одеваются Света Васильева с Верой Лукашовой. Лина Ефимова переехала куда-то и не учится больше в нашей школе. Света теперь осталась без своей подружки и ходит с Верой. Вера мне очень нравится — она ловкая и смелая, быстрее всех бегает и умеет делать колесо. И совсем не копуша… Если бы я хоть капельку была такая, как Вера…

Очередь длинная, потому что тетя Маша, нянечка, никому не доверяет раздавать пальто — боится, что возьмут чужое, а ей потом отвечай. Принимают пальто дежурные, а после уроков она раздает сама. Она всех знает — какое чье пальто, и кто в галошах пришел, и кто без. Но зато она тут одна на тысячу человек, поэтому приходится стоять и ждать.

Девочки получают пальто, одеваются и уходят. Народу в раздевалке все меньше и меньше. Тихо, наверху у вечерников идут уроки, желтенькая лампочка горит под потолком. Я люблю, когда в школе тихо и такой вот желтенький свет. Тетя Маша возит по полу тряпкой.

— Давайте уж, идите! Идите, вона времени-то скока! На третью смену записаться вздумали? Прилипли, и не выгонишь…

Ворчит, но не очень. Когда я одна, тетя Маша вообще на меня не ворчит и не кричит, я знаю почему: мама ей на каждый праздник дает пять рублей.

— Не на третью, а на четвертую! — ехидничает Света.

Вера хихикает.

— Да, больно умная… — бурчит тетя Маша и отодвигается со своей тряпкой к лестнице. — Кабы у всех такие отцы были, все бы, поди, умничали…

Мы наконец выкатываемся на крыльцо. Мелкий редкий снежок сыплет с неба.

— Господи, до чего ж надоело!.. — вздыхает Света.

— Что — надоело?

— Учиться — что ж еще? Хоть бы уж семь классов как-нибудь кончить…

— Семь! — говорит Ика. — Четыре бы кончить. Мать моя четыре кончила.

— Так то раньше было! — объясняет Вера скоренько. — Раньше и четыре хорошо считалось, а теперь нельзя, теперь самое меньшее семь надо.

Я вспоминаю Машу Аврову. Маша уже кончила семь классов, она теперь в восьмом. Я тоже, когда кончу семь, пойду в восьмой…

Наденька гладит белье. Прогладит простыню с одной стороны, перевернет и принимается гладить с другой. Сложит пополам и гладит опять. Одной рукой гладит, а другой утирает слезы со щек.

— Что такое, что случилось? — спрашивает мама.

— Ничего, — всхлипывает Наденька и крутит головой. — Ничего…

— Если ничего не случилось, что ж вы ревете белугой?

— Так… Был у меня один… милиционер. Мы с ним целый год встречались. А теперь он… с другой гуляет… — Наденька всхлипывает и забывает про утюг.

— Так он просто идиот, если оставил вас ради другой! — объявляет мама. — Нужно быть последним дураком, чтобы бросить такую девушку! Красавица, умница, скромная, честная! Если он так поступил, так он сам себе враг, и больше ничего.

— Нет, это он из-за комнаты… — всхлипывает Наденька. — Комната у нее. Вестимо, лучше, чем шестнадцать коек в общежитии… Он в общежитии, я в общежитии… — Она утирает рукавом мокрое от слез лицо.

— Нет, нет! — говорит мама. — Только не рукавом! Что вы, ей-богу? Вы же культурный человек. У вас что, носового платка нету? Скажите, я дам тряпочку. И вообще, нечего из-за него, из-за этой сволочи, расстраиваться и плакать. Если он мог променять вас на комнату, он не стоит ни единой вашей слезинки. Грош ему цена, такому кавалеру. Не о чем и жалеть. Другой найдется, поумней.

— Где ж нынче найдется?.. — не верит Наденька. — Нынче хорошего парня днем с огнем не сыщешь… А он душевный, непьющий…

— Непьющий — это, конечно, существенно, — соглашается мама.

— Я его сильно полюбила, — признается Наденька и опять утирает щеку рукавом.

— Но, надеюсь, глупостей никаких не наделали?

— Нет, ничего не наделала. А он на это и не покушался. Он парень совестливый…

— Ну и слава богу. Главное, что все ваше при вас. Сохрани бог, чтобы девушка позволила мужчине до свадьбы лишнее. Мужчина так устроен: своего добился, тут же в лес глядит. Ищет следующую дуру. В этом смысле ни одному из них нельзя доверять — что бы он там ни говорил, какие бы клятвы ни давал, голову терять нельзя. Наутро встанет и все забудет. Еще и посмеется. Товарищам расскажет: вот, дескать, курица какая безмозглая попалась!

Наденька всхлипывает, шмыгает носом, складывает простыню вчетверо, возит по ней утюгом.

Николай Петрович получил квартиру — недалеко от нас, на Хорошевке, в желтеньком двухэтажном домике. Мы идем к нему на новоселье.

— Снаружи вроде бы неплохо выглядит, — рассуждает мама, — а там черт его знает, что за качество. Сейчас уже ни на что нельзя положиться.

— А, гости дорогие! — радуется тетя Катя, жена Николая Петровича. — Заходите, проходите! Нина Владимировна! Появились наконец, вспомнили, уважили! А то мы уж думали, может, обиделись на что? Может, мы чем не угодили?