Розы и хризантемы

— У девочек. Им родители блокнотов с собой надавали, чтобы они письма домой посылали, но они не так уж часто пишут. Мне теперь только имена нужно придумать — я не знаю никаких корейских имен.

— Ну, Дор-Мир — вполне корейское имя, — говорит папа.

— Опять ты подучиваешь! — сердится мама. — Что за человек такой! Вечно подучивает. Дает дурацкие советы. Вместо того чтобы сказать, что это абсолютно недопустимо и неприлично — награждать взрослую женщину и к тому же воспитательницу какими-то мерзкими прозвищами…

— Она уже больше не будет воспитательница. Ее уже выгоняют от нас.

— Что значит выгоняют? Почему? За что?

— Так… За то, что она не слушается Веру Алексеевну.

— Ты, верно, что-то путаешь, — говорит мама. — Не важно… Кстати, Павел, объясни мне, я не понимаю: неужели эти корейцы отличаются чем-то от китайцев?

— Нинусенька, это два совершенно разных народа, — объясняет папа.

— По-моему, один черт — такие же желтые и косоглазые.

— На взгляд корейца, поляки и русские, очевидно, тоже ничем друг от друга не отличаются — такие же бледнолицые и голубоглазые.

— Что ты сравниваешь! Поляка по одному гонору за версту узнаешь. Самому жрать нечего, а нос дерет, будто у него все карманы золотом набиты. Кстати, Павел, ты не забыл? Ты обещал поинтересоваться у Федотова насчет романа.

— Нинусенька, я ничего не забыл.

— Не забыл, но сидишь и в ус не дуешь!

Папа молчит.

— Что ты молчишь? Позвонить лишний раз неловко, неудобно. Хоть здесь, по крайней мере, используй возможность! Что тут сложного? Чего ты боишься? Подойди, поздоровайся, заодно и поинтересуешься. Ты знаешь этого мальчика — Федотова? — спрашивает мама у меня.

— Нет.

— Очень жаль.

— Нинусенька, по-моему, совершенно ни к чему вмешивать в мои дела Светлану и федотовского сына.

— Никто и не собирается их вмешивать.

— Мы приехали сюда навестить ребенка, а не устраивать судьбу моего романа.

— Нет, как вам это нравится! Утром соглашался, а теперь уже снова-здорово! Уже готов идти на попятную! Лишь бы найти предлог и увильнуть от разговора.

— Нинусенька, я ни от чего не пытаюсь увильнуть, но сейчас я хочу говорить со своим ребенком, а не с надутым чванливым Федотовым.

— Когда же ты собираешься говорить с Федотовым?

— При случае. Возможно, на обратном пути. Если он окажется рядом…

— Да, когда рак свистнет!

Может быть, я еще вставлю туда песни, — говорю я, чтобы выручить папу.

— Какие песни? Куда вставишь?

— В пьесу.

Папа с мамой молчат.

— Неужели ты думаешь, — говорит мама, — что у него нет иных забот, кроме твоего романа? Если ты не спрашиваешь, так ему тем более наплевать! Не станешь беспокоиться, и год проваляется, и два, и вообще сколько угодно.

— Что за песни, маленький? — спрашивает папа.

— Ну, вообще-то… Одна: «Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе!» А вторая глупая такая песня… У нас ее девочки поют. «Художник, художник, художник молодой!» Вначале все будут петь: «Смело, товарищи, в ногу!» А потом, когда упадет бомба, все замолчат, а один кто-нибудь запоет: «Художник, художник, художник молодой, нарисуй мне девку…»

— Зачем же они станут петь такую глупую песню? — огорчается папа. — Тем более в бомбоубежище…

— Просто так… Чтобы не так страшно. А эта женщина с ребенком скажет: «Мой сын вырастет великим полководцем! Он спасет родину от агрессии!» А в конце будет ужасный взрыв, и весь свет потухнет. И в темноте будет слышно — как будто по радио: «Американская авиация и военно-морской флот ведут варварские бомбардировки мирных корейских городов и сел». А потом долго будет тихо-тихо, как будто все убиты. И вдруг голос такой запоет: «Пи… шу я в деревню: ограбили меня, осталось три копейки, больше ни… худооожник я-я-я!..»

— Я думаю, — папа вздыхает, трет подбородок, почесывает нос, — корейские дети не могут петь такую песню. Корейские дети все очень воспитанные. Пускай они поют что-нибудь другое.

Я не соглашаюсь:

— У нас в лагере все время поют такие песни.

— Да, маленький, но ведь это не у вас в лагере, это в Корее.

— А я хочу, чтобы это было как будто в Корее, но вообще как у нас в лагере.

— Тогда это будет глупая пьеса. Не реалистическая.

— Да и песня какая-то идиотская, — замечает мама. — Ни складу ни ладу и ни малейшего смысла. Так, чушь какая-то!

Они ничего не поняли… Я, наверно, не так рассказала.

— Там еще будет старичок, чей-нибудь дедушка, он будет говорить: «Мы победим и слово „некогда“ заменим словом „никогда“!» А сам будет шлепаться на пол при каждом взрыве.

— Бред собачий, — говорит мама. — Ладно, черт с ней, с этой Кореей, и без нее забот хватает.

Она не понимает. Никогда не ездила в лагерь, вот и не понимает.

— Ты мне лучше вот что скажи, — спрашивает мама, — кроме картошки, вас чем-нибудь кормят?

Я научилась заплетать косы! Вернулась из лагеря и тут же научилась. Подумать только — ну хоть бы на один денечек раньше! Ладно, ничего, зато теперь папе не придется вставать по утрам, чтобы причесывать меня.