Розы и хризантемы

— Никаких пижам, Нинусенька, я мерить не собираюсь. Во всяком случае, сейчас.

— Да, а когда же? Когда ты собираешься мерить? Когда она уйдет и некому уже будет ничего поправить?

— Менее всего, Нинусенька, я заинтересован в том, чтобы она осталась здесь еще на неделю исправлять погрешности своей работы.

— Хорошо, не меряй. Не надо! Делай, что хочешь. Хуже всякого ребенка! Но не вздумай потом жаловаться, что что-то не так и ты не можешь ее носить.

— Нинусенька, я, по-моему, никогда ни на что не жалуюсь.

— Да, вот именно! Мерзкое мальчишеское упрямство!..

— Знаешь, я хочу тебя о чем-то попросить, — говорит Нина Константиновна. — Принеси мне свои стихи.

Мы стоим с ней у двери. Урок еще не начался, но девочки уже в классе. Они, наверное, слушают, о чем мы говорим.

— Какие стихи? У меня нет никаких стихов…

— Ну-ну-ну! Не скромничай! Я знаю, что ты пишешь стихи. Я пошлю их в «Пионерскую правду».

Нет у меня никаких стихов… Я не пишу стихов… Так, иногда говорю что-то… Но это не стихи вовсе… Просто так — чепуха всякая… Кто ей мог рассказать? Ика?..

— Значит, договорились: принесешь мне свои стихи.

— Но у меня их правда нету! Что вы!.. Это Зоя Линкина пишет стихи.

— Зоины стихи я знаю. Но мне нужны твои. И одно пусть будет про Ленина. Договорились? Когда принесешь?

Она смеется надо мной… Стихи… И одно про Ленина… Где же я их возьму?..

Про Ленина… Что же я могу про него сочинить, когда я никогда даже не видела его?

— Про Ленина как раз легко! — говорит Ика. — Кто его вообще-то видел? Никто. А вон сколько пишут. Напиши… Что-нибудь такое:

Ульянов-Ленин… Из Симбирска родом.
Планете всей давно известен по портретам…
Он так сказал: земля — крестьянам,
                               мир — народам,
А власть — вся власть Советам…

— Здорово! Замечательно! А дальше?

— Ну, дальше… Дальше сама придумывай. Это тебе велели сочинять, а не мне.

Вредная…

Мир — народам,
Власть — Советам,
А земля — крестьянам!
Так сказал товарищ Ленин
Угнетенным странам…

Может, попросить папу — чтобы он сочинил? Он до войны целую поэму написал — про бабушкиного отца, «деда». Как «дед» однажды собрался помирать, а тетя Тамара его утешала: «Мамочка-дед, ты не плачь, есть еще шанс на спасенье! Нашей соседки кума лечит не хуже, чем врач, даст и тебе избавленье!»

— Нет, маленький, — вздыхает папа, — я не стану придумывать стихов для твоей Нины Константиновны и тебе тоже не советую никогда этим заниматься.

— Ты придумал про деда… — напоминаю я.

— Про деда — это другое дело… — Он поскребывает нос. — Про деда можно. А в «Пионерскую правду» я никогда не писал. Только отпетые идиоты пишут графоманские стихи и отсылают их в газеты. Мы в «Комсомолке» каждый день получали кипы таких стихов. И выбрасывали их в корзину. Есть, правда, еще худшие идиоты. Те ведут дневники. Рассчитывают, что их дурацкие доморощенные рассуждения осчастливят потомков. Нормальные люди, то есть люди в здравом уме и твердой памяти, такими вещами никогда не занимаются.

Я бы тоже не стала заниматься такими вещами, но что же мне делать? Нина Константиновна сказала… Если она сказала, я должна написать. Только теперь придется писать потихоньку от папы.

Бабушка заболела, лежит в маминой кровати, охает и стонет.

— Ну что, что? — сердится мама. — Объясни, по крайней мере, толком, что у тебя болит.

— Тут, Нина… Желудок… О-о-о!..

— Неудивительно! Конечно, испортила желудок. Жрешь всякую дрянь! Ни одного дня в своей жизни не питалась нормально. Вечные выдумки: то креветки, то пулярки, то артишоки. Королева французская! Ела бы щи да кашу, а не выискивала какие-то немыслимые деликатесы, так, верно, была бы здорова. Да-да, так вот и оборачиваются все эти бананы и марципаны! Не знаю, просто уже сил никаких не хватает… Павел, ты куда?

Папа вздыхает, подходит к сундуку, вытягивает из стопки выглаженного белья чистую рубаху, встряхивает ее и принимается надевать.

— Пойду поставлю свечу за здоровье недужной Елизаветы Францевны… Помолюсь всем святым за ее скорейшее исцеление…

— Не паясничай, пожалуйста. Не хватает только дурацких шуток. И так уже голова кругом идет от всего этого! Ей-богу, хоть беги на край света…

— …а заодно наведаюсь в «Знамя», — продолжает папа.

— Зачем тебе в «Знамя»?

— Возьму гранки, Нинусенька.

— Какие гранки?

— Гранки «Стахановцев».

— Как?.. Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что они печатают «Стахановцев»?..

— Да, мой славный Кисик, именно это я и хочу сказать: они печатают «Стахановцев».

— Почему же ты скрывал?.. Боже мой, это же важно! Я тысячу раз спрашивала, а ты все время отнекивался…

— Я отнекивался, мой драгоценный ворчун, потому что не было окончательного решения.

— Да… Не знаю… Что я могу сказать? Слава богу, конечно… — Мама садится за стол. — В каком же номере начнут печатать?

— Начнут, очевидно, в пятом. А кончат в шестом.