Розы мая

Он постоянно забывает, что Рамирес в нерабочее время одновременно мягче и жестче, чем Рамирес при исполнении. Мягче, потому что остроугольные костюмы, туфли на каблуках и макияж в стиле «а-ну-попробуй-тронь» меняются на джинсы, свободный свитер и пушистый «хвост», отчего подойти к ней уже не кажется рискованным предприятием. Но при этом жесткость никуда не исчезает и даже, пожалуй, проступает еще явственнее, потому что в отсутствие боевого макияжа ничто не скрывает ее шрамов – длинных бледных полос, тянущихся от левого глаза через щеку под челюсть.

Эти шрамы – напоминание о том, что она – настоящий боец, со значком, пистолетом и абсолютной готовностью вышибить дерьмо из кого угодно, если только это поможет спасти ребенка. Большего от напарника нельзя и просить.

– Так ты даже не станешь притворяться, что удивлена? Не станешь делать вид, что не ожидала застать меня здесь?

Она отмахивается.

– Прия получила вчера камелии, а сегодня – амарант. Остался всего один цветок. Учитывая, что ничего толкового там ты не сделаешь, где еще тебе быть, как не здесь?

– Ненавижу тебя. Немножко.

– Продолжай повторять, mijo[23], и однажды сам поверишь… Ладно. Что просматриваешь?

– Данные почтового учета, – отвечает Эддисон с набитым овощами ртом. – Если он наблюдает за жертвами, то вряд ли просто проездом, вот я и просматриваю адреса для пересылки корреспонденции.

Мерседес кивает и тут же хмурится.

– Я вижу здесь по меньшей мере две проблемы.

– Он не оставляет адрес для пересылки корреспонденции.

– О’кей, уже три.

Эддисон смеется и пожимает плечами.

– Так какие две у тебя?

– А если он живет не в самом городе, а где-то поблизости, и приезжает…

– Чем меньше городок, тем заметнее там приезжий. Люди знают друг друга лучше, и для него останавливаться в таких местах рискованнее. К тому же я просматриваю не города, а штаты.

– Слишком большой объем информации.

– Ивонна показала, как сделать, чтобы бо́льшую часть работы выполнял компьютер.

– Покажешь мне?

Брэндон указывает на белую доску, половина которой занята пошаговой инструкцией, как установить параметры поиска во внутренней сети Бюро. Команда Вика предпочитает работать с Ивонной, которая, как их технический аналитик, знает сильные и слабые стороны каждого агента в том, что касается компьютеров.

Включите компьютер – это, пожалуй, перебор, но, надо отдать должное, он поймал ее уже на пороге.

– А вторая проблема?

– Что, если он не переезжает непосредственно из пункта А в пункт Б? Прия и Дешани прожили в Бирмингеме лишь четыре месяца, а в Чикаго – меньше трех. Они не единственные, кто так живет.

Эддисон бросает на стол пустой контейнер.

– Тогда как же мы его найдем? Как найдем, если он чертов призрак?

– Если б я знала, разве мы здесь сидели бы?

Ярость клокочет под кожей, рвет когтями мышцы. Ярость и страх. Сегодня после полудня Вику позвонила Дешани; спросила, что делать Прие, если мерзавец приблизится к ней. Не зная, что сказать, Вик посоветовал сохранять спокойствие, отвлечь его разговором и позвать на помощь. Они знают, что мерзавцу нужна Прия, но для чего?

Он убил, оберегая ее, но он же ее самая большая угроза.

– Идем, – говорит вдруг Рамирес и поднимается из-за стола.

– Мне надо…

– Компьютер делает свое дело и оттого, что ты на него пялишься, быстрее работать не станет. Обещаю, что позволю тебе вернуться, но сейчас – идем.

Видя, что Эддисон не проявляет должной, по ее мнению, живости, Рамирес выхватывает из-под напарника стул и толкает его самого к двери. В последний момент Брэндон спотыкается и тем спасается от встречи с дверным косяком.

– Прекрати. Я уже встал и иду, – возмущается Эддисон.

Вместо ответа она берет его за локоть и тащит за собой к лифту. В конце концов они оказываются в спортзале, пол которого уложен толстыми матами. Одна стена выложена тяжелыми мешками. Мерседес указывает на них.

– Вперед.

– Рамирес…

– Эддисон. – Она отпускает его локоть и складывает руки на груди. – Ты устал, вымотался. Ты зол, тебе страшно, у тебя путаница в голове, ты не способен думать логически. Ты упускаешь очевидное и закапываешься все глубже, отчего толку мало. В таком состоянии, как ты сейчас, уснуть не получится – так что давай, бери мешок и выбей из него всю дурь.

– Рамирес…

– Вперед. Врежь ему.

Брэндон бормочет что-то насчет командирш, сующих нос куда надо и не надо, но она только ухмыляется, и он сдается и идет к мешкам. Закатывает рукава, принимает исходную стойку и… смотрит в никуда.

– Черт тебя дери, Эддисон! Включайся! Бей!

Он бьет, и с первым же джебом тугая, скручивающая внутренности пружина лопается. На мешок обрушивается град удар. Эффективность и точность не важны; он колотит и молотит со всей злостью, всей силой, всей жестокостью. Мышцы протестуют против внезапной активности, но Брэндон не замечает боли и полностью сосредоточен на движении подвешенного мешка и выборе места, в которое должен попасть кулак.