— А почему ты рисуешь дома, людей и лошадей?
— Ну, просто потому, что я люблю дома, людей и лошадей.
— Вот именно! — обрадовался Пьер Дегранж. — А я люблю океан.
— О-о-о! — протянула Дина. — А почему?
"Господи, — разозлилась она на себя, — я задаю такие же глупые вопросы, как Арчи, только менее изобретательно".
— Потому что он прекрасен, — просто ответил художник.
Дине захотелось встать, сказать: "До свидания, мне пора домой" и бежать отсюда со всех ног. Пусть Эйприл заканчивает этот разговор. Но если поступить таким образом, Эйприл до конца жизни не перестанет над ней издеваться. Поэтому Дина еще раз протянула — О-о-о! — и замолчала. "Ну придумай же что-нибудь!" — мысленно понукала она себя.
— А я подумала, сэр, вы потому рисуете океан, что хотели бы по нему плыть.
— Плыть? — Удивившись, он на мгновение отложил кисть.
— Ну, на корабле, — кивнув, пояснила Дина. Она чувствовала себя страшно глупо.
— Конечно, на корабле. Но почему у меня Должно появиться такое желание?
— Ну, потому что… Там находится ваша родина… Если вы тоскуете по ней и мечтаете переплыть океан, чтобы вернуться домой… вы рисуете океан… — она замолчала, с трудом переводя дыхание.
— Но моя страна здесь! — Он удивленно смотрел на нее. — Это моя родина! И у меня нет, желания ее покинуть.
Дина в третий раз повторила: "О-о-о!.." — и умолкла. Попытка потерпела полное фиаско. Эйп-рил легко было говорить: "Втяни его в разговор!" Придется сказать ей дома пару ласковых слов.
После продолжительного молчания Дина предприняла новую попытку:
— Сэр, вы давно уже рисуете картины?
— Давно, очень давно.
"Ну, скажи еще что-нибудь, только не "о-о-о!" — мысленно твердила Дина. В конце концов она с трудом выдавила из себя:
— Сэр, а где вы рисовали до того, как приехали сюда?
— В Париже, — ответил Пьер Дегранж, выбирая из ящика кисть.
— Но там вы не могли рисовать океан, — резонно заметила Дина.
— Не мог, — согласился он.
— А что вы там рисовали?
— Дома, людей и лошадей. А временами и деревья.
Дина удержалась от очередного "о-о-о!" только в самый последний момент.
— Но вы предпочитаете рисовать океан?
— Решительно предпочитаю.
С языка едва не сорвалось снова: "Почему?" Разговор совершил полный круг и вернулся к исходному пункту. В отчаянии она взглянула на часы. Прошло уже полчаса, а она узнала всего лишь, что мистер Дегранж до этого жил в Париже и любит рисовать океан.
Она старалась придумать какой-нибудь толковый вопрос. Например: "Где вы были, сэр, в среду днем между четырьмя часами и половиной пятого пополудни?", или "Слышали ли вы, сэр, о некоем Армане фон Хёне?", или "Хорошо ли вы знали флору Сэнфорд, сэр?" Но ни один из вопросов не показался ей ни достаточно деликатным, ни особенно толковым.
— Пожалуйста, сэр…
На этот раз Пьер Дегранж отложил в сторону кисти и повернулся к ней лицом:
— Слушаю тебя. Чего ты хочешь? Дине показалось, что голос его звучит немного жестка.
— Сэр, вы убили Флору Сэнфорд, так как она узнала, что вы в действительности не Дегранж, а Арман фон Хёне?
И тут же до нее дошло, что она наделала! Ну, что же, никакие другие слова не пришли ей на ум. Сколько раз мать и Эйприл повторяли ей: "Дина, не надо тут же произносить все, что просится тебе на язык!" И вот случилось, и теперь возможны самые трагические последствия. Эйприл никогда ей не простит, что она так плохо выполнила поручение. А если мистер Дегранж — убийца…
Пьер Дегранж молча смотрел на нее, словно потеряв дар речи. Лишь после продолжительной паузы он начал медленно и аккуратно собирать инструменты и складывать мольберт. Дину захлестнула паника. Она не могла шевельнуться. Ее намертво приковало к месту.
Наконец, Пьер Дегранж взглянул на нее.
— Великий Боже! — всего только и вымолвил он.
Объятая страхом Дина так и не уловила, что произнес он два этих слова без обычного забавного иностранного акцента, который с восторгом пыталась воспроизводить троица юных Кэрстейрсов.
Сейчас он точно ее убьет. Наверно, у него в кармане револьвер сорок пятого калибра. Застрелит, а потом подкинет тело в заброшенный бассейн. Убежать невозможно, вокруг нескончаемый песчаный пляж. Кричать бесполезно, на горизонте ни единой живой души. В мозгу мелькнула совершенно нелепая мысль: "Сейчас меня нельзя убить, некому будет приготовить обед. Мать занята, Эйприл не сумеет запечь цыплят, да и вообще никто не знает, куда я спрятала арбуз, который хотела подать на стол, как приятный сюрприз".
— Умоляю, — прошептала Дина, — не делайте этого, сэр! Кроме нас троих, никто об этом не знает, а мы никому не скажем, так как нам все равно, зовут ли вас Арман фон Хёне или иначе, а мамуся сказала, что миссис Сэнфорд была очень злой женщиной, и потому, даже если вы ее убили, могу дать вам слово, сэр, что мы вас не выдадим. А если вы должны это сделать, то прошу вас, сэр, позвонить домой и сказать Эйприл, что арбуз лежит в кладовой под картошкой, иначе он до завтра испортится.
— Что я должен сделать? — ошеломленно переспросил художник.
— Застрелить меня, — ответила Дина, сомкнув веки.