Читаем Розы в снегу полностью

До сих пор я всегда знала, всегда чувствовала, чего хочет от меня Господь. Благочестивая мать-настоятельница учила нас, что, если сатана сеет сомнения в душах наших, надо молиться. Сердце мое нередко полно уныния, полно отчаяния! и я хотела бы отдаваться молитве с тем же жаром, что и в монастыре. И из твоего письма, милая сестра, узнаю я о множестве неприятностей, которые доставляют тебе родственники. Другим сестрам повезло больше. Авэ уже баюкает у груди младенца. Она счастливая мать! Говорят, даже Магдалена вышла замуж. Господь ведет каждую из нас. И я слезно молю, чтобы и ты, и я достигли верной цели.

Милая сестра! Будем стоять на этом. Пиши мне в дом Кранаха.

В сестринской любви своей приветствует тебя

Катарина фон Бора.

Дом художника Лукаса Кранаха Виттенбергского».


Она запечатала письмо и на другое утро вручила его человеку, развозившему письма и счета Кранахов по всей Саксонии. Посыльный клятвенно обещал доставить его фрейлейн Эльзе фон Канитц, проживающей в пригороде Лейпцига, в имении «Под дубами».

***

— Лютер получил плохие известия, — рассказывала Барбара Кранах служанкам, снимавшим с нее плащ. — Крестьяне бесчинствуют и не слушают его увещеваний. Говорят, он занемог от гнева.

Стены комнаты заглушали будничное гудение большого дома. Катарина отложила вязанье:

— Принести ему лекарства?

— Конечно. И пирогов из пекарни. И вина. Бедный, он взвалил на свои плечи тяжесть всего мира. Как тут не заболеть?! Но я знаю, какое лекарство ему нужно…

— Какое?

— Ему надо жениться. Только кто на это согласится? Проповедями семью не прокормишь. Он заживо сгниет там, в пустом монастыре, в полном одиночестве.

Катарина в задумчивости спустилась в пекарню. Служанки чистили медную посуду. Ни привычного шума, ни смеха. Катарина с трудом открыла тяжелую дверь и увидела старую Мари. Та сидела у стола с заплаканными глазами. Остальные молча выполняли свою работу.

— Мари, что случилось?

Катарина частенько обменивалась со старухой шутками, рассказывала ей о монастырских порядках и изнурительных постах. Но на сей раз Мари не ответила на вопрос, лишь высморкалась в фартук. Лиза, ее племянница, зашептала:

— Вы разве не слышали, фрейлейн? Граф фон Мансфельд вырезал всю нашу деревню. Тетиных братьев, сыновей и моего отца тоже — все убиты, все. А ее младшенького увели в плен…

Но тут уже и Лиза не могла рассказывать дальше. Старуха закричала:

— Не шепчитесь там! Не шепчитесь! Скажите об этом громко! — она взгромоздилась на стол и, стоя там, вырывала у себя волосы клоками. — Скажите это всем! Они схватили его! Они пытают его! Они положили его на печную решетку!

Моего доброго мальчика, моего маленького, милого…

Служанки выскочили на улицу. Лиза пыталась успокоить! разбушевавшуюся старуху. С лицом, искаженным болью, бурно жестикулируя, Мари подступила к Катарине:

— Да, фрейлейн, так они поступают, христианские господа наши, слуги дьявола! Так они обращаются с нами. Мы ведь обычные крестьяне. Грязь под ногами. Скот. Рабочий скот, который может только лямку тянуть, да так, что кости трещат. Измываются. Коней своих так не бьют. И горе тому, кто пикнет! Сапогом ему, сапогом. Мечом. Пытка… На печную решетку положили моего младшенького, моего милого светловолосого мальчика. Кожа загорелась и лопнула… И закричал он: «Мамочка, помоги!» Так он кричал! Ой!

Горький плач старухи громким эхом отдавался под сводами пекарни. Кто-то резким ударом открыл дверь. На пороге стоял мастер Лукас.

— В чем дело, старая? Что за вой?

— Мастер, спасите его!

Мари упала на колени и обеими руками обхватила ноги художника:

— Спасите его! Они хотят его пытать. Дитя, мое милое дитя…

Не сводя пристального взгляда с лица старухи, Кранах пытался осторожно от нее отодвинуться:

— Зачем же он ушел с крестьянами? Зачем позволил сбить себя с пути истинного?

— Они считают себя правыми. Лютер им сказал… Они в Библии прочли и теперь думают, что с ними Дух Святой…

Лиза принялась объяснять хозяину:

— На рынок приехал торговец из нашей деревни, он-то обо всем и рассказал. Все убиты, а младший сын — в плену.

Катарина взяла пирог и выскользнула из пекарни. Причитания старой Мари были слышны и на улице. Иметь сына, и потом — война… пытки…

Холодный ветер швырялся мелким дождем. На ветвях набухли почки. И природа, и люди ждали солнца. Взойдет ли оно над землей, впитавшей столько крови?

Погрузившись в невеселые мысли, шагала Катарина к Черному монастырю. Большое каменное строение утопало в мертвой тишине. Входная дверь была не заперта. По полутемному холлу метался могучий мужчина. Катарина замерла на пороге. Однако обитатель монастыря заметил девушку только после того, как она робким голосом произнесла «Добрый вечер». Мужчина подошел к ней. На его бледном лице выделялись горящие глаза.

— Это вы, фрейлейн фон Бора? Что принесли? Опять плохие новости? Войска сатаны уже вступили в Саксонию? Новые церкви сожжены, невинные люди убиты, и повсюду объявлено: так хотел Лютер?

— Я пришла к вам с добрыми пожеланиями от семьи Кранах и принесла пирог и вино. Подкрепитесь… Трах!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное