Розы в снегу

Сложив письмо, Кэте долго смотрела в пространство невидящим взором. Свеча медленно догорала на столе. Когда женщина наконец взяла в руки перо, часы на городской ратуше пробили полночь.

«…Вы должны лучше беречься от ветра, гуляющего по фургону. Разве я не советовала Вам надеть шапку из овчины? Немного пива оставьте в бочонке на обратную дорогу, тогда не понадобятся другие средства от живота… Еще меня беспокоит Ваша нога. Боюсь, докторам и дела нет, остался в ней гной или вышел. Как бы я хотела, чтобы Вы вернулись вместе с детьми! Ночью я лежу без сна и думаю обо всех, кто желает Вам зла: папистах, сторонниках императора, евреях, неверующих — и не знаю, куда мне деваться от беспокойства за Вас. И со слезами на глазах молю Отца Небесного защитить Вас от нападок зла.

Как только удастся Вам помирить противников, возвращайтесь в дом свой, где ждет Вас хозяйка и любовь Ваша

Катарина Лютер».

Она запечатала письмо. Рано утром его увезет гонец. Тихо вокруг. Лишь ветер гудит. Глаза Катарины слипаются от усталости, и не радостно, а тревожно бьется сердце в ожидании нового дня.

***

— Едут!

С криком бегут дети к воротам, у которых собралась толпа.

Стая черных грачей летит над долиной Эльбы. Спустя несколько мгновений начинают бить колокола церкви Святой Марии и замковой церкви. Больше ничего не слышно. Густой туман лежит над землей.

— Едут!

Как окаменевшая, стоит Катарина среди сыновей. Кто там едет? Кто там еще может ехать? Она пытается нащупать рукой опору. Ганс поддерживает мать. Только бы не упасть здесь, при народе… Что будет с детьми? Надо держаться, хотя он и умер.

Почему не дома? Почему так далеко, в Айслебене? Почил в мире, говорят они. Да, в мире с Богом, но не простившись со своей Кэте.

— Едут!

Из тумана медленно-медленно, будто призраки, появляются всадники. У одного в руках знамя. Лошади идут шагом. Наездников становится все больше и больше столько же, сколько людей за ее спиной. Из всех домов выходит народ? Молча теснится на улицах. Лишь колокола гудят над городом.

Она вглядывается в прибывающих. Все больше всадников. Первые достигли ворот и осадили лошадей. Между ними и Катариной — улица. Она по-прежнему ничего не видит, кроме всадников. Но вот приближается повозка, останавливается… Катарина чувствует слабость в ногах, крепче хватается за руку сына, пытается дышать спокойно.

Черный кучер сидит на передке. Тент откинут. На повозке стоит гроб. Наглухо закрытый. Она больше не увидит его лица.

Катарина вскрикивает. Меланхтон оборачивается к ней, берет под руку и усаживает в карету, которую уже подали слуги бургомистра.

Граф фон Мансфельд спрыгивает с коня. Городской совет в полном составе выходит ему навстречу. Катарина не слышит, о чем они говорят. Безвольно опускается она на сиденье. Рядом с ней — Маргарете. За ними на узкой скамье теснятся жены друзей.

Опять все приходит в движение. Городской совет и профессора университета расчищают проезд. С трудом оттеснили они толпу. Под звон колоколов люди начинают тихонько, несмело петь. А цинковый гроб, покачиваясь, плывет через ворота Элстертор. Лютер вернулся домой. Карета вдовы медленно движется следом. За экипажем идут сыновья.

«Подождем решения Господа».

Это было его последнее письмо.

Гул колоколов не смолкает.

Всадники с трудом пробираются сквозь толпу. Женщины поднимают на руки детей. Все плачут.

Похоронная процессия останавливается перед замковой Церковью. Четверо мужчин выходят вперед. Они снимают гроб с повозки и вносят его внутрь. Меланхтон помогает вдове выйти из кареты. Следом за носильщиками она ступает в церковный полумрак. Горят сотни свечей. Пение на улице стихает. Перед глазами Катарины гроб, покачиваясь, проплывает по храму, будто черная тень. Но вот мужчины останавливаются и опускают его. Катарина видит рядом с кафедрой яму.

Позади нее шумит втекающая в церковь толпа.

— Мама, садитесь! — Ганс помогает Катарине сесть на скамью.

Прямо перед ней — яма…

И с новой силой звучит песня.

***

«Кристине фон Бора —

благословение и мир Вам от Бога, Отца дорогого Господа нашего, Иисуса Христа! Дорогая сестра моя, охотно верю, что Вы сострадаете мне и бедным детям моим в горе нашем. Да и кто не печалился бы о таком редкостном человеке, каким был незабвенный господин мой, служивший не городу и не стране, но целому миру. Печаль моя столь тяжела, что и не высказать сердцу человеческому. Не могу я ни есть, ни пить, ни спать. Обладай я княжеством или королевством и потеряй я их, и то не так жалела бы, как о потере незабвенного человека этого, которого Господь по промыслу Своему взял не от меня только, но от всего мира земного. Как подумаю об этом — не могу от слез и страданий ни читать, ни писать, как Вы, милая сестра, легко себе представить можете.

Виттенберг, 1546 года.

Катарина, вдова доктора Мартинуса Лютера».

Между Виттенбергом и Дессау, ноябрь 1546 года