Розы в снегу

Надо было захватить мешочек с сушеным цветом бузины! И что теперь станется с моей аптекой! Нет, Господи Иисусе, не требуй этого от меня, не отнимай у меня детей!

Маловерие в сердце моем. Прости, милый господин доктор, взирающий с небес на вдову и детей своих, прости свою Кэте, прости. Знаю, мне надо было быть более предусмотрительной, ведь это не первое бегство в моей жизни. Разве не ангелы сопровождали нас тогда?

И тогда был пронизывающий холод и ночная мгла. И разве не отдавался в наших сердцах каждый толчок фургона? Мы не знали, что у нас впереди. Но меня ждало хорошее будущее… Хорошее?..

Виттенберг, 1547-1552 годы

Лошади остановились.

Кэте сначала осторожно привстала, разминая затекшие ноги, а затем слезла с передка повозки. Коротко осмотрелась. Стены Черного монастыря на месте. Уже неплохо.

Она повернулась к лошадям и похлопала свою любимицу по крутой шее. Кобыла глянула на нее так, словно хотела сказать: «Долгая дорога закончилась».

Ресницы лошади опустились, ноздри дрожали.

«До чего же она исхудала», — подумала Катарина.

— Выходите, приехали! — крикнула она детям, — И сразу же займитесь лошадьми. Где Вольф? Она оглянулась. Вроде бы старик уже давно должен был ковылять к ним навстречу. Но вместо него из дома Меланхтонов прибежала молодая служанка; тяжело дыша, она остановилась перед Катариной:

— Госпожа доктор, я пришла сказать вам: добро пожаловать! И еще сообщить (если вы не получили письма магистра), что дом пуст. Вольф умер.

Дети убежали в сад. Катарина остановилась под грушей. Вокруг — ни звука. И только тихо-тихо, словно говоря с ней о минувшем, о былой счастливой жизни, шелестели на ветру листья.

— Телпель, Телпель, почему Телпеля нигде нет? — Марушель с плачем прибежала назад и бросилась матери на Руки.

Пауль, кусая губы, стоял на пороге дома. Внутри было пусто и темно, родное жилище пахло смертью.

— Отведи меня на скамью, — попросила Катарина дочь и оперлась на узкое детское плечико. Когда женщина опустилась на каменное сиденье, зашумели юбки. «1540» — четко проступало на портале из песчаника. Но место напротив пустовало.

— Вам плохо, мама? — спросила Марушель со страхом.

— Ах. дитя мое… — Катарина вытерла слезы грязным рукавом платья. Марушель беспомощно оглядывалась.

— Неужели все умерли, мама?

На улице послышались голоса. Меланхтон. Его тихий, проникновенный голос ни с каким другим не спутаешь. За старым другом Лютера шли женщины. Они несли корзины и вели детей за руки.

— Нет, нет, — сказала Катарина и встала. Разгладив ладонями юбку, она высоко подняла голову: — Нет, нет, Марушель, мы еще живы.

***

— Господь простер свою десницу над Виттенбергом. Видите: ваш дом и сад не тронули, — сказал Филипп Меланхтон, когда вечером все собрались в его доме за столом.

— Я видела: перед городскими стенами все выжжено.

Все молча ели суп.

— Ни один испанский солдат не вошел в город. Только сам герцог Альба[47]. И они не вскрыли могилу нашего милого Мартинуса.

А вот в Эгере они вели себя по-другому — там детям из протестантских семей отрубали руки и ноги.

— Перестань, Филипп, — попросила Меланхтона жена.

— Завтра я посмотрю, что делается в огороде. Дети мне помогут. — Катарина положила ложку и вытерла рукой рот.

— А потом опять придут студенты. Места в моем доме всегда хватало.

Меланхтон улыбнулся:

— Право, замечательно, госпожа доктор, что вы не впадаете в уныние. Ваш муж порадовался бы этому…

С пустым ведром в руках стоял Мартин на кухне и смотрел на мать:

— Нет больше рыбы в пруду. Ни одной. А деревья… — он всхлипнул.

Катарина вгляделась в бледное лицо сына. Хотя у мальчика были темные отцовские глаза, им недоставало огня. «Ну и хорошо, — подумала она, — хватит одного Лютера на этот мир».

И опять занялась тестом.

— Мы посадим новые деревья, — сказала Катарина тихо, и ее пальцы глубоко погрузились в тесто. А затем добавила:

— Сходи-ка на рынок, сынок, посмотри, чем там торгуют. Увидишь знакомых, спроси, осталась ли Доротея в Виттенберге; дай ей знать, что она снова может поступить к нам кухаркой. Бог отблагодарит ее, потому как мне платить нечем, но об этом говорить не надо. Если увидишь фрукты, возьми немного в долг. Вдова Лютера заплатит позже. Или заплатит король Дании. По крайней мере, он обещал…

Она еще раз смяла тесто и прокатала его по столу:

— Конечно, об этом говорить не стоит. Поступай так, будто у нас уже есть деньги. Не могут же они оставить нас умирать с голоду.

Мартин смотрел в пол. Затем медленно пошел к двери.

— Возьми Марушель с собой! — крикнула Катарина ему вслед. — Она поязыкастей.

И не забывай, кто ты есть. Ты — сын Лютера!

И заплакала, когда захлопнулась дверь.

***

«Моей любимой матери, вдове знаменитого доктора Мартинуса Лютера, госпоже Катарине Лютер из Виттенберга — благодать и мир Вам во имя Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

Милая мама, 30 числа мы без особых приключений прибыли в Лейпциг. В городе стояла такая жара, что было трудно дышать, но потом прошел дождь и смочил мостовые. Обо мне не беспокойтесь: ботинки мои достаточно прочны и не протекают.