Розыск продолжать

— Первая опечаточка: на сегодняшний день мы имеем уже четвертый случай, — мрачно пояснил Сорокопут. — Три, как видишь, зафиксированы мною лично еще до твоего прибытия. И вторая опечаточка: матрац. За собой волокли. В трех предыдущих случаях в комнатах потрошили, а сегодня вдруг решили потрошить на воздухе. Зачем, спросим себя? А только затем, чтобы затереть следы волочением тяжелого предмета, поскольку в предыдущих случаях снега не было и следов тоже. Похоже на пьяных? Вот то-то и есть. А ты говоришь, этот... Нет, хулиганы так не поступают, не к чему им так поступать.

— Я же говорю, типичный вандализм.

— Тем более, Минин, тем более. Тут шурупить треба, понял? Вот и шурупь: вызови пострадавших, выясни, может, месть то была, может, сперли чего ценное.

Приехавшие по вызову адмирал с супругой тоже ничего путного не сообщили. Супруга плакала да ахала, адмирал ее успокаивал, утверждая при этом, что никаких ценностей они на даче не хранили, ничего у них не пропало (только было либо побито, либо порезано), а мстить им просто никто не мог: эту версию адмирал Сицкий отвел с некоторой даже брезгливостью. И сказал:

— Считаю случившееся актом бессмысленного хулиганства, однако претензий ни к милиции, ни к кому-либо пока не имею. Задержите хулиганов, от души за других граждан порадуюсь.

На основании этого личного заявления Сорокопут обязал участкового Минина (то есть меня) усилить воспитательную работу среди населения. Я усиливал ее изо дня в день (в основном в районе улицы Жданова, дом три), а на пятые сутки меня самого нашли лыжники. Муж с женой, научные работники средних лет.

— Час назад мы проезжали Офицерским поселком по улице Ушакова. Дачи там сплошь заколочены, людей не видно, но в доме номер девять сорвана с петель входная дверь. Обратите внимание.

Всю дорогу до дачи номер девять по Ушаковской я бежал, хотя это было нелегко: на Ворошиловской кончилась тропинка, и бежать мне пришлось по лыжне. Взмок, запыхался, а остановился внезапно, наткнувшись у лыжни на развороченный пружинный матрац.

Адмиральская ситуация повторилась на генеральской даче один к одному: взрезанный матрац, который трудолюбиво волокли от крыльца; сорванная входная дверь и полный разгром внутри. Вывороченные шкафы и чемоданы, разбросанная одежда, пух из перин и битая посуда на кухне.

— Пятый фактик имеем. Нет, Минин, это тебе не вандализм. Это тебе искали чего-то, — задумчиво изрек посерьезневший начальник, лично осмотрев погром. — И я так мыслю, что и генерал от всех пропаж отречется, как тот адмирал. И потребует списать на хулиганство: ты мою мысль уцапал, младший лейтенант? А коли уцапал, так что делать думаешь?

— Думаю?

Честно говоря, в то стартовое свое время я думать еще не умел. Мне еще только предстояло научиться думать, искать логику чужих поступков, определять вероятные причины и следствия, строить версии и проверять их, не пропуская ни одного звена, каким бы ясным оно ни казалось. Этого во мне еще не зародилось, этому еще следовало научиться, а вот необъяснимое предчувствие существовало уже тогда.

— Надо бы хозяйку дачи допросить отдельно от мужа.

— Поговорить, Минин. Допрашивают преступников, а с людями говорят. Беседуют. Завтра я все ранее вскрытые дачки проанализирую, а ты выясни московский адрес пострадавших да и мотай с утречка в Москву. Тот генерал — Симанчук ему фамилия — должен в первую половину дня на работе быть: он в каком-то там институте на военной кафедре трудится.

Ранней электричкой я прибыл в Москву. Добрался до Хорошевского шоссе, отыскал дом, корпус, квартиру и остановился перед дверью на площадке второго этажа. Старательно, помню, одернул шинель под ремнем, фуражку поправил, позвонил. Дверь открыла сухощавая седая женщина в очках.

— Вы к Михаилу Семеновичу? Он на службе, зайдите вечером.

— Я к вам, Евдокия Андреевна, если позволите. Младший лейтенант Минин, участковый Офицерского поселка, вот удостоверение.

— Что-нибудь случилось? — с беспокойством спросила она, мельком глянув в мои документы. — Спалили дачу? Я говорила Михаилу, предупреждала, но он упрям...

— Дача в порядке, не волнуйтесь.

— В порядке? — Евдокия Андреевна посмотрела на меня с недоверием. — Тогда зачем же вы пришли?

— Нам надо бы поговорить. О некоторых обстоятельствах.

Мы все еще разговаривали через порог и приоткрытую дверь, а мне, во что бы то ни стало, надо было пройти в квартиру, оглядеться, расположить хозяйку к неторопливой и необязательной беседе. Но тогда я еще и этого не умел: не зря полуграмотный, но весьма умудренный жизнью Сорокопут втолковывал мне разницу между допросом и собеседованием. Собеседования пока никак не получалось, а вот допрос мог возникнуть запросто.

— О каких еще обстоятельствах?

— Евдокия Андреевна, это очень важно, поймите. — Я вдруг замельтешил, заволновался, забормотал. — Вы окажете нам неоценимую услугу. Я молодой милицейский работник...

— А вы и вправду из милиции?

— Вы же смотрели...

Второй раз документы мои изучались еще дольше и дотошнее. Затем хозяйка вернула мне удостоверение, нехотя сбросила дверную цепочку.