РПЛ 2 (СИ)

Случайно то вышло или же нет, но произнося последние слова, она резко подняла руку вверх, и я успела заметить, что на ней не хватает одного пальца. Однако бедный дядюшка Абсалом был настолько растерян, что вряд ли сумел что-то понять – ему достало ума лишь упасть на колени и поцеловать краешек платья милостивой госпожи.

Толпа, которая недавно, казалось, была готова разорвать на клочки того, кто попросит о помиловании для колдуна, принялась славить добрейшую госпожу Лаурессу. Его Светлость подал знак страже, и дядюшку увели – он едва переставлял ноги от пережитого испуга.

На Мике ведьма смотрела чуть дольше, словно раздумывая.

-Славный юноша, - сказала она. – Брат мой, я не верю, что он желал тебе зла. Его обманули. Да, я ясно вижу в его глазах правду – он сбился с пути и поддался дурным наущениям.

-Как скажешь, сестра моя, - отозвался господин Огасто покорно, словно вовсе не он только что яростно обличал и порицал преступников. Я с удивлением присмотрелась к нему и поняла, что энергия, совсем недавно переполнявшая его тело, иссякает, как угасает костер, в который никто не подбрасывает дров.

-Что с ним? – мне казалось, что силы покидают герцога так быстро, что он вскоре не удержится на ногах.

Хорвек с легкостью понял, о чем я спрашиваю.

-Колдунья не может играть двумя куклами сразу, - сказал он, глядя на происходящее с некоторым любопытством. – К тому же, прекрасный герцог ей, как видно, порядком надоел.

-Что? – поперхнулась я, глядя, как ведьма ласково и осторожно касается спутанных волос Мике.

-Боюсь, маленькая Фейн, твой жених нынче отойдет колдунье. Но тебе самой он не слишком-то был нужен, так что горевать ты не будешь, не так ли?..

Я не нашлась, что ответить на это, от возмущения запнувшись на первых же сбивчивых возражениях, а колдунья тем временем обратилась к господину Огасто:

-Брат мой, я поручусь за милого мальчика. Мне под силу искоренить из его души то зло, что пустило корни в его юной душе. Мое благочестие сильнее дурного колдовства, и я спасу этого юношу. Пусть будет при мне, и я обещаю, что он никогда больше не вспомнит о той ужасной женщине, что едва не погубила его…

-Как скажешь, сестра, - прошелестел голос господина Огасто. – Я верю всему, что ты скажешь…

Прозвучало это достаточно двусмысленно, но толпа вновь принялась простодушно радоваться, совершенно запутавшись, что же ей больше по нраву: справедливая казнь или внезапное помилование. Настроение людей менялось удивительным образом: те люди, что совсем недавно бросали в Мике всяческим сором и насмехались над ним, сейчас утирали слезы радости, точно от петли был избавлен их ближайший родственник.

-Так всегда бывает, когда в городе появляется колдовство, - сказал Хорвек, заметив мой удивленный взгляд. – И ничем добрым, разумеется, это для таммельнцев не обернется.

-Но зачем ей Мике? – я смотрела со страхом на то, как юноша стоит перед колдуньей, безвольно уронив руки вдоль тела. Он, казалось, даже не слышал, что его помиловали – а чародейка все гладила и гладила его волосы, и мне подумалось, что движения эти походят на те, которыми стирают обычно с учебной доски слова, написанные мелом.

-Она же не знает, что тебе плевать на этого беднягу, и полагает, что отбирает у тебя возлюбленного. К тому же, у него хорошая чистая кровь, как мне кажется. У глупцов, отправляющихся на виселицу из-за своих невест, почти всегда хорошая кровь… А ведьме нужно расплачиваться со своими подручными, чтобы держать их в подчинении. Мальчик ей пригодится. Но, боюсь, не на слишком долгий срок…

Я почувствовала тошноту, и отвела взгляд от Мике, но это не слишком-то мне помогло – мысль о том, какое ужасное будущее его ожидает по моей вине, никуда не ушла и казалась темным липким пятном, расползающимся по моей душе и навсегда в нее въедающимся.

-Слава Его Светлости! – кричали люди. – Слава госпоже Лаурессе!

Господин Огасто удалился, перед тем безвольно подав руку своей жене, не промолвившей за все это время ни единого слова. За ним последовала и ведьма, державшая бедного Мике Кориуса за руку, как несмышленого ребенка. Юноша шатался, точно ослепнув, но покорно шел за ней. Напоследок она оглянулась на площадь, остававшуюся за ее спиной, и замерла, точно припомнив о каком-то незавершенном деле.