Ррит Тираи

«Началось, — подумал Р’йенра ещё более мрачно. — Что за нравы были у предков! Рычать на незнакомых людей». Его эмоции ему самому казались странными: он и боялся этого величественного старика, и в то же время не мог отнестись к нему всерьёз. Поразительная картина живого прошлого, фигура, шагнувшая прямиком с кадров исторической хроники… ей-же-ей, какой-то аттракцион. Косы, зажимы, традиции… прошлое, давно отжившее и погребённое.

Но старику надо было что-то ответить.

К счастью, М’рхайра опять нашёлся.

— Там отказались от обычаев и более их не чтят, старейшина, — сказал он. — Я знаю, что тебя не радуют мои слова, и сожалею об этом. Но я не решусь осквернить твой слух ложью.

Старик шевельнул ухом. Даже слух Р’йенры резало М’рхайрино кошмарное произношение. Зато М’рхайра помнил куда больше слов. Мало того, он и фразовые обороты помнил. Безмолвно, одним запахом Р’йенра выразил уважение «лезвию».

— Вот как? — сказал старик чуть менее церемонно. — Что же с ними случилось?

Сердца Р’йенры выровняли биение. До сих пор он побаивался, что старик, так похожий на монумент прошлых эпох, и мыслить будет как монумент: не заинтересуется новостями, не станет задавать вопросов, а обратит внимание лишь на огрехи, допущенные гостями в соблюдении обычаев. Но всё же старик был живым человеком, живым — и многие годы отрезанным от мира.

— Прости, старейшина, что спрашиваю не в свой черёд, — сказал М’рхайра. — Но как долго ты не слышал вестей с Кадары?

— Прощаю, — тот кивнул. — Сто двадцать кадарских лет.

Р’йенра со стуком захлопнул рот. М’рхайра так и моргал, потом мотнул гривой и вслух прошептал на лучэне: «Это же получается…» «Да, — подумал Р’йенра. Под сердцами что-то мучительно задрожало. — Не после Первой войны. До войны».

Всё стало понятней.

М’рхайра переступил на месте, когти его ног впились в землю. Собравшись с духом, он продолжил:

— Тогда… тогда я снова скажу, что сожалею и прошу прощения. И более не стану повторять попусту. Война проиграна. Кадара пала.

Зелёные глаза старика распахнулись. Раздулись ноздри, обнажились клыки, и на руке, спокойно лежавшей у пояса, вылетели из пальцев когти.

— Что?

М’рхайра стойко выдержал его бешеный взгляд.

— Мы готовы рассказать обо всём, — голос его звенел от напряжения, но он почти не запинался. — Это будет долгая повесть.

Внезапно старик оцепенел вновь. Он был похож на камень, застывший на склоне — перед тем, как обрушиться вниз всем весом и начать лавину. М’рхайра и Р’йенра тоже застыли, пожирая его глазами. Как бы то ни было, его древняя мощь завораживала их. Она казалась сродни стихийным силами природы. Пожалуй, в этот миг молодые люди впервые понимали, отчего их предков страшилась Галактика.

Старейшина размышлял несколько вздохов и ответил, наконец, бесстрастно, ровным голосом, только на тон ниже, чем прежде; в груди его рокотал рык:

— Да. Эту повесть должно произнести и должно услышать. Ацарши и всем другим.

Он скользнул взглядом по лицам юношей и приказал:

— Идёмте.

3.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Н’йирра.

Они с Ацарши сидели на полу в тренировочном зале их чри’аххара, пустом и тёмном. Большинство систем корабля давным-давно были выключены, все его шлюзы — открыты. Всего лишь несколько дней назад Н’йирра и Ацарши обменялись грустными мыслями: когда перестанут работать вычислительные машины и корабль замрёт окончательно, он превратится просто в большое здание. Ветер и вода нанесут пыли, лианы оплетут острые крылья, и медленно, медленно гордый чри’аххар будет становиться зелёным холмом… Ацарши тогда молча обняла Н’йирру и зарылась лицом в его косы. Жили они вместе, и состарились вместе, и вместе лечь им в подножие того холма… До сих пор нос Н’йирры помнил её горький запах.

Но судьба решила иначе. Людей, совершивших в жизни столь многое, она не унизила тихой дряхлостью, плесневым тлением. На склоне лет вновь ждали их великие деяния, гром и яркость, ярость и мощь.

Ацарши задумалась, щуря глаза.

— Помню Р’харту аи Т’харргу, — сказала она тяжело. — Верю, что он недооценил противника. Верю, что никто не смог сместить его вовремя. Тупой цангхьяр! Ймерх-се! Эти бедные дети не знают даже, как шла та война. Но я уверена, что Цмайши разделяет вину брата. Найдись в штабе умная женщина — сумела бы заключить мир. Пусть позорный. Но Цмайши довела до оккупации Кадары!

В груди её родился и погас гневный рык, а потом… Н’йирра замер, открывши рот: суровая, злобная, могучая Ацарши застонала в голос и повалилась на пол, сжимаясь в комок, как ребёнок. Она закрыла руками лицо и впилась когтями в собственные волосы. Струйки крови окрасили их. Несколько вздохов Н’йирра цепенел в растерянности. Опомнившись, он подался к Ацарши и привлёк её к себе, гладя её большую мудрую голову. Ацарши схватилась за него, пальцы её скрючивала судорога, когти раздирали одежду и кожу Н’йирры. Он не замечал физической боли. Ацарши дрожала и плакала в его объятиях.

— Ох, — шептала она, — ох… ничего нет… никого не осталось… Как они могли? Н’йирра, как?!