Ртуть

Какая гавань предстаёт его глазам! Александрийский порт щетинится частоколом мачт на судах любой величины и национальной принадлежности – каталонских, венецианских, флорентийских, генуэзских, кипрских, сирийских. В этом городе с семью тысячами жителей рады гостям со всего света! Несколько дней Жак бродит среди толпы торговцев – целого моря улыбчивых лиц. А затем в одиночку отправляется в Каир, угнездившийся на холме над городским портом Булак на Ниле, в котором кораблей ещё больше, чем в Александрии. Многие из них – местные парусные суда, или фелуки, как их называют арабы, с резными деревянными корпусами и треугольными парусами. Они прибыли с Красного моря, а некоторые, судя по всему, из Индии – и все груженные товарами, от разнообразия которых у Жака перехватывает дух. От обилия впечатлений купец на какое-то время забывает и о доме, и о семье, а потом виновато отписывает Марсэ:

«Моя ненаглядная женушка! Я жив-здоров, отдыхаю после благополучного плавания. Высадился в Александрии. Там райское изобилие товаров – мои виды на будущее. А сейчас я в Каире. Тут тоже можно увидеть много интересного; ежедневно в город прибывают шумные верблюжьи караваны, проделавшие путь через пустыню из Сирии. Они привозят ковры из Турции и Персии; щелка, благовония, янтарь, дивные жемчужины величиной с большой палец руки и рубины, красные как кровь. В порту караванщики выгружают свои экзотические товары на местные парусники. Нескончаемый и неописуемый гвалт кричащих, поющих и играющих на разных музыкальных инструментах людей перемежается со стуком молотов по металлу и наковальням. Гам стоит такой, что в ушах звенит. Поцелуй за меня детей; позже я напишу тебе подробней».

Торговцы толкутся в Каире повсюду, предлагая товары такой красоты и качества, каких Жак отродясь не видывал. Однако самые лучшие вещи продаются рядом с дворцом султана. Купец дотошно изучает сокровища – дорогие, редкие и, главное, настоящие! Безупречные жемчуга, великолепные драгоценные камни всех цветов и оттенков; изящные украшения из чеканного золота, сделанные ювелирами Османского двора; утонченные благовония, от аромата которых у Жака начинает кружиться голова, как у танцующих дервишей на площади; отрезы шелка и парчи, чарующе искрящиеся в лучах солнца; тончайшие шелковые ковры, расшитые золотом и серебром… Султаны в больших тюрбанах и величавые шейхи в легких как пух, светлых шерстяных одеждах добродушно торгуются с купцами, жестикулируя руками и обмениваясь понимающими взглядами. А к пьянящему аромату благовоний примешивается резкий запах специй.

Жак не владеет ни одним из языков, которые слышит вокруг. Но ведь есть ещё международный язык торговцев, включающий обмен взглядами, кивки головой, жесты рук и счёт на пальцах. А вести торг и обсуждать сделки здесь принято, попивая обжигающий кофе, разливаемый по чашечкам из серебряных кувшинов с длинными носиками. «Как они умудряются не пролить ни единой капли?» – удивляется Жак ловкости местных лавочников. Он подмечает, как один египетский купец обеими руками пожимает другому руку, а потом прикладывает свою правую руку к сердцу. Этот жест очень нравится Жаку, проникающемуся всё большим расположением к египтянам с их солнечными улыбками, белыми зубами и умными темными глазами.

Побродив так по городу и понаблюдав, Жак начинает понимать, что происходит вокруг и что означают кивки и покачивания головой, пожимание рук и даже дружеское похлопывание по спине, которое, правда, торговцы позволяют себе здесь не часто. Он ничего не покупает – ему нужно разобраться в ценах и определить, с кем он будет вести дела, когда придёт время. А наблюдать за гримасами на лицах купцов при заключении сделок настолько занимательно, что временами Жак не удерживается и прыскает со смеху, приводя в смятение всех окружающих.

Засаженные сахарным тростником плантации по берегам Нила служат своеобразными межами, разделяющими разные торговые зоны. Шелка и другие деликатные ткани недопустимо хранить рядом со специями и сахаром или дымящимися горшками с едой и сладостями, приготовляемыми под открытым небом.