Ртуть

Над головой в небе мерцал полог из звезд, сулящий другие миры. Я была совершенно счастлива, покачиваясь на волнах небытия и пытаясь сосчитать их. Я постоянно сбивалась со счета, но необходимость начинать сначала меня совсем не печалила. Здесь мне не о чем было беспокоиться. Я плыла целую вечность и чувствовала, как расцветают и гаснут цивилизации. В темноте я наблюдала за вселенной, а она наблюдала за мной.

Я рождалась и умирала сотни раз.

А потом я увидела то, чего не должно было быть.

Птицу.

Она порхала вокруг меня в пустоте, ее прекрасные крылья вспыхивали сине-зеленым. Она пела такую сладкую песню, что я вспомнила, как это — иметь сердце, хотя бы для того, чтобы почувствовать, как оно болит. И оно болело.

Я вспомнил еще кое-что.

Нефрит, цвет свежей травы.

Зимнюю мяту и обещание снега в холодном горном воздухе.

Кривую улыбку и темные, густые волны волос.

Я вспомнила его по частям, и всего сразу, и я вспомнила, как тонуть.

Он был нужен мне, как воздух.

Я потянулась к нему, как к поверхности спокойного, ровного озера.

Кингфишер. Мой Кингфишер. Моя пара.

— ФИШЕР!

Я села, тяжело дыша, мокрая от пота. Голова жутко кружилась. О боги, меня сейчас стошнит. Я вскочила с… кровати, я лежала в кровати, и тут же споткнулась о ведро, которое было предусмотрительно оставлено у тумбочки. Опустившись на пол и широко расставив ноги, я схватила ведро и выплеснула в него все, что смогла. Как только желудок опустел, я откинулась на край кровати и, тяжело дыша, осмотрелась по сторонам.

В комнате, в которой я очнулась, были высокие потолки. На окнах висели темно-зеленые шторы. Помещение было обставлено тяжелой мебелью из темного дуба: шкаф у двери, комод, еще один шкаф у окна и книжный шкаф, полный книг. Ковер, на котором я сидела, был мягкого голубовато-серого цвета. Плюшевый. Он был приятным на ощупь, когда я зарылась пальцами в…

Ох.

Я схватила ведро и меня снова вырвало. Мышцы живота неприятно болели, когда я отставила его в сторону.

— Они называют это великой чисткой, — произнес мужской голос. Таладей открыл дверь, пока меня рвало, и теперь стоял, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди, наблюдая за мной с веселой улыбкой на лице.

Вампир.

Младший Малкольм.

Я оглядела комнату в поисках оружия и впервые осознала, что одета в возмутительно крошечные черные шелковые шорты и прозрачный топ из того же материала, который не оставлял простора воображению. Задохнувшись, я бросилась искать то, чем можно защититься, и то, чем можно прикрыться.

Таладей усмехнулся, пересек комнату и взял халат с богато украшенной ширмы у окна. Подойдя к кровати и протянув мне халат, он демонстративно отвернулся.

— В последнее время твое тело претерпело некоторые разительные изменения, — сказал он. — По общему мнению, ты скоро сможешь снова есть обычную пищу, но на это может уйти день или два. Когда я обратился, мне потребовалось шесть месяцев, чтобы перестать ощущать все, что я пытался съесть, как комок шерсти.

Выхватив у него халат, я накинула его на плечи. Я раздула ноздри, ненавидя странное, всепоглощающее жжение в носу.

— Что значит — обратился? — резко спросила я.

Таладей наклонил голову. Он с жалостью посмотрел на меня.

— Ты прекрасно понимаешь, что я подразумеваю под этим словом. Не так ли?

Вампир.

Вампир.

Вампир.

Я уставилась на него, отказываясь признавать это.

— Я совсем не такая, как ты, — прошипела я.

Таладей кивнул, постукивая носком своего красивого кожаного ботинка по краю ковра. Засунув руки в карманы, он сказал:

— О, я знаю это, Саэрис.

— Что это значит? Этот тон, — потребовала ответа я.

— Вот. — Вампир с безупречно уложенными белыми волосами и странно ласковыми глазами кивнул в сторону большого зеркала на стене. — Подойди и посмотри сама.