К счастью, королевский двор выехал в замок Аранхуэц. Оттуда он направится в Бургос. Король возвратится в Вальядолид не раньше июля. Эти два месяца — просто дар небес. Петер Пауль исправил попорченные полотна Факкетти, а безнадежно погубленные произведения заменил двумя полотнами собственной работы. Так как ему была предоставлена свобода в выборе сюжета, он написал для контраста «Гераклита» и «Демокрита» [82]. Иберти остался доволен.
По возвращении короля подарки были вручены тем, кому они предназначались. С этой целью были устроены две торжественные церемонии. Петер Пауль присутствовал на них, но ему не удалось сыграть ту роль, на какую он рассчитывал, зная, что герцог Мантуанский приказал синьору Иберти представить Рубенса королю. Иберти составил план церемонии и распределил роли заранее, но, когда появился Филипп III, он вдруг нарушил задуманный распорядок и сам вручил королю карету и лошадей. Петеру Паулю не удалось даже сделать безмолвный реверанс! Больше повезло ему у герцога Лермы — он был в составе депутации, вручавшей министру картины. Первому министру они очень понравились, и, хотя он слыл знатоком, копии с картин Рафаэля, выполненные Факкетти, он принял за подлинники. Произведения же Рубенса понравились ему настолько, что он решил заказать ему свой портрет. Вскоре Рубенс принялся за конный портрет герцога Лермы.
Первому министру Испании сорок восемь лет. Он достиг вершины своего могущества. С тех пор, как на престол взошел Филипп III, подлинным государем Испании стал Лерма. Король — мягкий набожный человек, но он совершенно лишен энергии. Его отец, вначале радовавшийся его необыкновенной покорности, потом был ею напуган. С первых дней своего царствования Филипп III передал бразды правления своему фавориту, объявив, что отныне подпись Лермы имеет такую же силу, как королевская. Влияние Лермы на короля так велико, что при дворе считают, что тут замешано колдовство. Герцог — холодный, умный, не лишенный кокетства человек. Он умеет извлекать максимальный эффект из милого испанскому сердцу искусства — церемониала. Под его влиянием церемониал приобрел необычайное значение при испанском дворе. Для министра это великолепное средство привлечь к себе испанских грандов, играя на их слабой струнке — тщеславии. Гранды не пользуются теперь никаким влиянием — только почетом, по весьма гордятся тем, что не обнажают головы перед королем и королева должна вставать при их появлении. Естественная вершина этой иерархической пирамиды — сам король, и Филипп довольствуется своими чисто декоративными обязанностями. Церемониал определяет все стороны королевской жизни — и частную и общественную. Если король собирается куда-нибудь поехать, это приводит в движение сложнейший механизм предписаний и формальностей.
Ни в какой другой стране не проявляется так откровенно стремление церкви навести порядок в христианском мире с помощью чисто внешних средств. Испания красноречивее других стран заявляет о своей поддержке Контрреформации. Торжество церкви утверждается не только с помощью рассуждений ее теологов, но и величием ее храмов и церемоний.
Новое единство церкви, провозглашенное Тридентским собором [83], находит таким образом свое эстетическое выражение. Расцветает искусство украшения алтаря, в котором соединяются живопись и скульптура и которое сродни театральному искусству. Церемонии захлестывают храмы, занимают все большее место в общественной жизни. Нарождается уличное искусство с его кортежами и маскарадами, триумфальными въездами, великанами, театрами на колесах и фейерверками. В этих представлениях духовное переплетается со светским. Когда умер Филипп II, архитектор Хуан де Орвьедо [84], построивший собор в Севилье, соорудил грандиозный катафалк, украшенный скульптором Монтаньесом [85]. С тех пор и другие художники — живописцы, скульпторы и архитекторы внесли свою лепту в развитие этого нового стиля. Бесхарактерный Филипп III вовлечен в непрерывную череду празднеств и переездов, организуемых согласно строгому этикету, а тем временем страной правит Лерма. Рассказывают, будто один итальянский дворянин, которому король посоветовал обратиться к первому министру, ответил: «Если бы я мог получить аудиенцию у герцога, я бы не пришел к Вашему Величеству».
Герцог Лерма раздает своим приверженцам доходы и бенефиции и при этом отнюдь не забывает самого себя. Его жена недавно умерла, он разыгрывает неутешного вдовца, по это чистое притворство. Весь двор занят тем, чтобы его женить, и придворные наперебой обсуждают кандидатуры невест…