Рубенс

Получив «аналитическую записку» Рубенса, Оливарес 16 августа устроил в Мадриде заседание закрытого совета. Свою собственную точку зрения на шестистраничный документ, полученный из Антверпена, он высказал с полной определенностью: «сплошные нелепости и итальянская трескотня».353 Положение Испании и в экономическом, и в военном отношениях оставляло желать много лучшего. И даже до Оливареса начинало доходить, что ему просто-напросто нечего противопоставить беспощадной решимости Ришелье, который все это время ловко манипулировал им, испанским министром: обещал ему союз, в частности, против Англии, а сам продолжал захватывать испанские и португальские галеоны, открыто выступил против него в споре за наследство герцога Мантуи, строил препоны его сближению с Англией. Положение, в котором оказался в Париже испанский представитель маркиз Мирабель, также не оставляло никаких сомнений в том, что франко-испанские отношения ухудшаются с каждым часом, а Ришелье как никогда преисполнен решимости довести свою борьбу против Габсбургов до победного конца. Мирабель безвылазно сидел в своей резиденции, словно в тюрьме. Людовик XIII открыто демонстрировал ему свою холодность, Ришелье не только не пускал его к себе на порог, но и запретил ему видеться с королевой Анной Австрийской, урожденной испанской инфантой. Да еще обыватели взяли за привычку устраивать вокруг его жилища потасовки, грозя посланнику физическими увечьями. Что ему оставалось делать, кроме того, чтобы плести потихоньку заговор на стороне Гастона Орлеанского? Но в 1631 году все аргументы Рубенса не имели значения: Испания не располагала ни желанием, ни возможностями предпринять хоть что-нибудь против Франции.

Правда, год спустя, в декабре 1632 года, когда в битве при Лютцене был убит один из самых ярых сторонников протестантизма и, следовательно, заклятый враг Габсбургов шведский король Густав-Адольф, Оливарес вспомнил было про выводы Рубенса: «Настал момент покончить со всем, уладить дела империи, приступить к избранию короля римлян, заключить мир с Голландией, установить мир в Италии, добиться возвращения Лотарингии и посеять раздор во Франции».354 Но, верный своему обыкновению, он снова ограничился полумерами, получая соответствующие результаты. Он поддержал Марию Медичи, но его помощи хватило лишь на то, чтобы собрать небольшое войско в Трире, которое только раззадорило французов. Противостояние Испании и Франции, долгие годы выражавшееся в непрекращающихся стычках на суше и на море, разгорелось к 1635 году в настоящий пожар, обернувшийся для иберийского королевства величайшим бедствием.

Ну а пока Рубенс — первый поджигатель гражданской войны во Франции — регулярно, как того и требовалось, снабжал Мадрид подробными сведениями о каждом шаге Марии Медичи. Все боялись Ришелье, и никто ничего не предпринимал. Королева-мать довольно скоро поняла, что во Фландрии ей ждать нечего. В начале осени 1631 года она поселилась в Антверпене, в аббатстве святого Михаила, и частенько наведывалась в гости к художнику. В поисках средств для снаряжения войска она пыталась заложить свои драгоценности, и Рубенс даже купил у нее парочку побрякушек. Во Франции мятежники терпели поражение за поражением. В январе 1632 года в Брюсселе объявился и сам Гастон Орлеанский. Один из его сторонников, герцог Буйонский, собирался отбить Седан и просил у испанцев помощи. Рубенс передал эту просьбу Изабелле, отправив одно за другим два письма, но ни на одно из них не получил ответа. Из Брюсселя Гастон направился на юго-запад Франции с целью выступить оттуда с войском, но уже к сентябрю 1632 года отказался от своих первоначальных планов и в Безье подписал с Людовиком XIII акт о примирении. Мария Медичи уехала в Брюссель, где прожила до 1638 года, поочередно пытаясь склонить к содействию Голландию, Германию и Англию, но и с этими державами ей повезло не больше, чем с Нидерландами. Забытая всеми, она окончила свои дни в Кельне, где 3 июля 1642 года скончалась в том самом доме в Штернегаазе, где когда-то жили Рубенсы. Что касается художника, то еще в апреле 1632 года он получил от Изабеллы разрешение бросить все французские дела. Его ожидало другое задание, по мнению инфанты, гораздо более важное.

Последняя миссия, последняя обида