Рубеж

— Чортопхайку во двор! — деловито распоряжался Юдка. — У крыльца, у крыльца ставь! Эх, бричка-сестричка, повернись к нам лицом, к врагам задницей!.. гаковницы на ворота наводи!.. А, остолопы, дайте я сам!

Молодец, пан надворный сотник! Людей бы побольше — глядишь, и отбились бы. При их-то оружии надо бы факелы на стену; и к бойницам — сердюков с рушницами… мало, мало сердюков!.. не отстоять…

Это не я!.. это не мои мысли! Или мои? Наши? Кажется, я уже с трудом различаю, где Рио, а где я! Если так пойдет дальше…

— Пан Юдка? Что за гвалт ты учиняешь?!

На миг все застывают.

МЫ оборачиваемся.

У входа в западное крыло, примыкающее к угловой башне, на крыльце стоит пан Мацапура-Коложанский собственной персоной. Сегодня, в Мертвецкии Велик-День, пан — щеголь. На нем длиннополый кунтуш алого бархата, украшенный бриллиантовыми пуговицами, каждая — ценой в славную деревеньку, выставленную на торги. Под кунтушом — жупан из синего атласа, подпоясанный таким кушаком, словно пан вознамерился опоясаться радугой. На этом великолепие не заканчивалось: глядите! — пунцовые шаровары, сапоги из блестящего желтого сафьяна, на золотых каблуках…

Ладонь веселый Стась держал на фамильной шабле в разукрашенных ножнах; рукоять сабельную покрывал чехол из шкурки соболя, увенчанный хохолком белой цапли.

Впрочем, павлинья пышность одежд меня взволновала куда меньше, чем цепь на груди Мацапуры. Цепь с камнем густым, красным, словно пролитое вино… или кровь. Ветер треплет волосы на непокрытой голове пана Станислава, старательно набивая их колючей снежной крупкой, кунтуш в снегу, плечи, рукава; а на цепи, на камне — ни снежинки. Да, я не ошибся: камень — Сосуд. Малый, но от этого ничуть не менее интересный. Вокруг меня слегка вздрагивает, недоуменно моргая, герой Рио; прислушивается к самому себе, и я невольно замираю в изумлении.

Неужели он способен частично улавливать мои вибрации, как я — его?!

Или он на миг увидел все это разноцветье?! А ведь он успел привыкнуть к черно-белому миру…

— То не гвалт, пан Станислав, — хмуро отзывается Юдка, боком привалясь к борту чортопхайки. — То пожар, потоп и переполох в придачу. Логиновские черкасы, как снег на голову… кто ж мог сегодня ждать?! С трех сторон на хутор вломились. Со мной — семеро, и то двое поранены, да вот еще пан Рио, пани Сале и байстрюк голопупый. Остальные небось уже в пекле смолой разговляются, кто удрать не успел!

— Ясно… — лицо зацного и моцного пана мгновенно становится мрачнее зимней вьюги, навалившейся на замок. — Как думаешь, сотник, сколько времени у нас?

— Полчаса есть. Пока они дом перешерстят, пока сюда прискачут… Ну а там — сколько замок удержим.

— Людей, говоришь, мало?

— Те, что сказал, да еще трое в карауле у ворот сидели. Я их с караула снял — вон, ворота запирают, лоботрясы…

— Мало. Ах, мало!.. А у Логина?

— Не знаю, пан Станислав. Он, видать, обоз с молодыми чурами покинул, с собой старых реестровцев взял, и то не всех… всех забирать нельзя, мало ли… Ну, еще, пожалуй, сечевиков приписанных. Я бы на его месте всенепременно взял, сечевики в скачке злые. Думается мне, десятка три-четыре есть наверняка, а может, и все пять.

Теперь пан и его надворный сотник говорили вполголоса, чтобы не слышали сердюки, но я позаботился о Рио, чтобы герой случаем не остался в неведении.

Панько, ведьмач, почему ты пожадничал, почему не подал мне еще чуток милостыни?! Стыдно, ох как стыдно…

— Полчаса, говоришь? — задумчиво протянул Мацапура, кусая губы. — А еще полчаса сверх того замок удержишь, сотник?

— Не ручаюсь, пан Станислав. Но постараюсь. Очень постараюсь.

— Ты уж постарайся, мой жид. Ты очень постарайся. Тогда и мы с пани Сале в свою очередь очень постараемся. Глядишь, уйдем, и Логина с носом оставим. А нет… сам понимаешь.

Юдка кивнул, промолчав.

— Тогда командуй. Оборона — на тебе.

— Факелы б на стены надо, — Юдка словно, в свою очередь, прочел наши с Рио мысли. — Одна беда: задует ветром…

Мацапура ухмыльнулся и хлопнул своего надворного сотника по плечу. Тот аж качнулся.

— Не задует. Мне ли тебя учить, как ветродуя заговаривать?! Ладно, тебе еще силы понадобятся… Сам сделаю.

И, махнув рукой Сале, он скрылся в дверях. Сале с моим сыном на руках послушно двинулась за паном Мацапурой. Я чуть было не подтолкнул Рио шагнуть следом; но нас задержали.

— Ну вот, пан герой, пришла пора харч отрабатывать, — рыжая бородища Юдки оскалилась белым льдом зубов. — Наверху, я думаю, и без жидов да героев справятся. Или пан — колдун?

Пан не колдун.

Пан следует за надворным сотником, отдающим распоряжения сердюкам.

Пан готов отрабатывать харч.

Старый, очень старый человек не в духе.

Ругается.

Впрочем, он всегда не в духе; и почти всегда ругается.

— Некогда мне с тобой лясы точить, надоедливое ты существо! — слышу я прямо с порога.